не закрыты ничем, по ним мы следим смену дня и ночи, и в них смотрим сейчас как зачарованные на мелкий слепой дождик и золотой свет сквозь него.
Мужчины переглядываются и притаскивают из угла холла большущий длинный диван, мы все садимся на него и смотрим на дождь. А потом он проходит и остается только мокрая земля, твердая и блестящая, и капли, стекающие с карнизов клиники. Но мы все равно сидим и смотрим на невероятно синее небо. Мы, наверное, уже и не думали, что увидим его, столько пепла носилось в воздухе.
Поэтому мы не сразу слышим звук, долгое, тихое шипение. Он разносится отовсюду, длится несколько минут, а потом стихает. И я понимаю, что слышу запахи. Влаги, мокрой земли. Те, которые бывают после дождя.
Я встаю с дивана, Зои сразу встает за мной, мы очень медленно идем к дверям. Потом смотрим друг на друга и изо всех сил тянем на себя одну створку. Она открывается, и в холл врывается такая невероятная свежесть, что какое-то время я стою и только дышу. Дышу изо всех сил.
А потом раздается новый звук, уже снаружи. Он низкий, тяжелый, как гудение огромной органной трубы, он нарастает и ширится, я чувствую его всем телом, от него начинают дрожать стены клиники, от него дрожит даже спекшаяся в камень земля, я изо всех сил держусь за большой поручень на двери, Зои точно так же хватает ртом воздух рядом со мной, чуть пригнув голову и держась за поручень. Гудение сносит нас с ног, как ветер, и стихает, когда мы уже думаем, что не вынесем больше ни секунды этого звука.
И на стихающем звуке приходит свет.
Это не солнечный свет, это огромный золотой пологий поток, как бывает с солнечными лучами на закате, и я почему-то думаю о луче из тарелок инопланетян, по которому они спускались и поднимались. А еще которым они похищали людей. Но тут не один такой луч, их множество, они как бесконечный дождь из света, и этот дождь теплый, самый теплый и ласковый дождь на свете.
Мы с Зои, все еще вцепившись в поручень, стоим и видим, как мимо нас молча проходит бабушка Агата, она несет на руках Ежика, и лицо у нее при этом такое, как будто ничего плохого больше не будет никогда. На ступеньках она оборачивается, говорит: «Спасибо, мои хорошие», и я вижу, что по щекам у нее текут слезы, очень мелкие и быстрые, и дорожки от них светятся так же ярко, как золотой пологий свет. Она крепче прижимает Ежика, Ежик крепче прижимает к себе самую любимую книжку, и они уходят, растворяются в золотом свете, скрываются за ним, как за стеной тумана.
Мимо меня проходит Молчун, кивает нам и проходит мимо, подставляя лицо потоку, чуть ли не ловя его губами. Я оглядываюсь: рядом со мной стоит Рон и с беспокойством смотрит на нас.
– Ребята, вы идете? – говорит он.
– Ага, – говорит Зои, потому что я не могу выдавить из себя ни слова. – Ты иди, мы чуть позже.
Он кивает, как Молчун, и тоже уходит в поток. Зои отцепляется от поручня, делает за дверь два шага и опускается на ступени крыльца, согнувшись и стиснув себя руками.
Я сажусь рядом и говорю:
– Ты чего?
Она поднимает голову, и я вижу, что она плачет, только у нее на щеках дорожки совсем не светятся.
– Я думала, что Его нет! – кричит она. – Я думала, что Его нет, а Он есть, и теперь вот это все! – она тычет пальцем в спекшуюся землю. – И я всю жизнь только сама, сама, сама, и ты посмотри, чем кончилось! И это при том, что Он есть? Да Он последняя скотина после этого!
– Ты чего, – говорю я снова, опешив, потому что я никогда не видел, чтобы Зои кричала и размахивала руками. – Ты чего, все же хорошо. Смотри, все уже ушли. Может, и мы пойдем?
Мне немного страшно этого золотого света, но все-таки очень хочется подойти поближе и хотя бы потрогать его руками. И, может быть, войти, если он теплый.
– Да как я к Нему пойду? – говорит Зои, уже немного успокоившись. – Я не могу к Нему сейчас идти. Я буду плевать Ему в лицо, пока меня не оттащат все Его ангелы или кто там у Него – она сжимает кулаки и говорит с прежней яростью: – Буду плевать, пока слюна не кончится. Как Он мог так поступить с нами? Кто угодно, только не Он.
Я какое-то время просто сижу молча, прижавшись плечом к ее напряженному плечу. А потом говорю:
– А куда мы тогда пойдем? Нужно же все-таки пойти куда-нибудь.
Зои вдруг встает. И говорит:
– Мы пойдем к морю. Я думала, что больше никогда его не увижу. И я хочу его видеть гораздо больше, чем Этого, – она дергает подбородком в сторону золотого потока. Потом смотрит на меня. – Пойдешь?
– Пойду, – говорю я. И добавляю: – Только я даже не знаю, в какую сторону идти.
