Глава 6 «Соколиный удар»
В тот же день в 32-м полку случилось ЧП с капитаном Избинским.
Иван Иванович воевал с осени 41-го, совершив четыреста боевых вылетов и сбив шестнадцать самолетов.
Это был лихой, отчаянный боец.
До войны Избинский имел судимость за драку и был осужден на восемь лет с отбыванием наказания на фронте, из-за чего и наград не имел.
А после Сталинграда сразу получил два ордена – Ленина и Красного Знамени.
И сняли с летчика судимость. И к Герою представили.
Казалось бы, живи да радуйся, так нет – слишком часто и подолгу прикладывался Избинский к бутылке.
И дурел.
А под вечер, как назло, командир БАО заехал на стоянку, да не пустой, а с баклажкой спирта.
Иван Иваныч не удержался…
…В землянке КП было спокойно, тихо.
Иногда только слыхать было зуммер у радистов, да стрекот пишмашинки в углу, отгороженном плащ-палаткой, на манер ширмы.
Бабков и штурман полка Якимов корпели над бумагами. Долгушин расстелил карту на свободном столе и показывал Быкову, куда намедни на разведку летал.
Зазвонил телефон.
Начфин ответил, выслушал и осторожно положил трубку обратно.
– Избинский идет к нам и обещает меня убить, – пролепетал он.
– Опять напился! – Бабков шваркнул карандашом.
Минуту спустя раздалась очередь из автомата.
– Придурок, – буркнул Григорий, вставая.
Долгушин поднялся следом.
Выходя из землянки, «Колорад» расслышал еще один звонок.
– Избинский взял автомат и идет к КП!
Быков закрыл за собой дверь и сразу увидел нарушителя спокойствия.
Иван шел нетвердой походкой, держа «ППШ» в опущенной руке.
– Поговори с ним, – сказал Григорий, исчезая в лесу.
– Иван! Что такое? – громко заговорил Долгушин. – Перестань!
Избинский остановился, покачиваясь.
– Сережка, – промычал он, – ты не подходи – застрелю!
– Вань! – продолжал его увещевать комэск. – Перестань! Вчера мы не допили, у меня дома есть, пойдем!
– Сережка, не подходи – я тебя убью!
– Я не к тебе иду, а в эскадрилью!
– Тогда вот так обходи!
Долгушин стал опасливо обходить Ивана Ивановича, а тот вел за ним ствол.
В этот момент Быков и зашел Избинскому за спину. Молниеносно обезоружив пьяного пилота, он повалил его, орущего непотребные слова, и скрутил.
– На «губе» посидишь, придурок, – сказал «Колорад», пыхтя.
Тут подбежал Долгушин, за ним поспешали Бабков и Микоян.
– Всех пор-рву! – трубно ревел Избинский. – Пер-рережу! На куски!
Григорий коротко ударил, вырубая Ивана, и тот затих[5].
– Проспится, – буркнул Быков, – поговорю.
Поздно вечером Микоян позвал Григория к крошечной землянке на отшибе, где устроили гауптвахту.
Коптилка из снарядной гильзы больше мешала, чем светила.
Избинский уныло сидел на краю топчана, сгорбившись, свесив большие руки между колен, являя собой образец смирения и
