Только вот он не помнил, насколько у них хватает запала…
Григорий отвинтил в рукоятке крышку. Наружу выпал шелковый шнур с фарфоровым кольцом.
Засунув гранату под слабо стонавшего пулеметчика, Быков сначала завел «Цундап» – целый! – надел немецкую каску и лишь потом дернул за кольцо.
Мигом упав на сиденье и дав газу, он считал про себя:
«Пятьсот-раз… Пятьсот-два… Пятьсот-три… Пятьсот-четыре… Пятьсот-пять…»
«Колотушка» глухо рванула, слегка подкидывая тушку немца.
«На счет «пять», значит. Буду знать…»
Мотоцикл рокотал с треском, взревывая, и скоро выкатился в чисто поле.
В стороне утюжил траву «Ганомаг», а Быков погнал дальше по дороге, огибая следующую рощу.
Ушел? Вроде ушел. Со стороны-то фашист фашистом.
На ходу сбросив с себя каску, Григорий понесся дальше, ныряя в низины и стараясь не соваться на вершины холмов.
Через пару километров дорога свернула на запад, и Быков съехал с колеи, покатил по зараставшей травою пашне – его курс лежал на восток…
…Проехать он успел километров тридцать, после чего мотоцикл заглох – кончился бензин.
Положив на плечо пулемет – пригодится в хозяйстве, – Григорий пошагал пешком.
«Астра»… «Шмайссер»… «МГ-42»…
Быков усмехнулся:
«Вооружен и очень опасен!»
За высоким, плоским холмом открылся большой лесной массив. Григорий сразу повеселел.
«Чем дальше в лес, тем толще партизаны!»
Это вам не европейские лески, ухоженные, будто скверы.
Тут – кущи. Чащи. Дебри.
Уходя подальше, Быков не терял бдительности.
Немцы вокруг. Их тут целая армия. А лес…
Что – лес? Лес и прочесать можно.
Особенно, когда станет известно, на кого облава.
Аж на самого Василия Сталина! Не абы как…
Железяки были тяжелы, но куда без них?
Тревожное чувство потерянности, оторванности владело Быковым.
Когда немецкие бомберы вдруг учиняют налет на аэродром и ты ищешь ближайшую щель, чтобы забиться поглубже, то клянешь фрицев, переживаешь страх и злость, однако же знаешь, что скоро встанешь и отряхнешься, а вокруг свои.
Не дай бог, осколком заденет или контузит ненароком – помогут.
Оттащат, донесут, перевяжут, скажут ворчливо: «Бывает, браток…»
И уже как будто легчает. А тут…
Григорий шагал весь остаток дня, до самого вечера.
Когда начало темнеть, стал подыскивать, где бы устроиться на ночь, и тут до него донесся скрип колодезного «журавля».
Пройдя всего метров пятьдесят, Быков вышел на опушку.
Дальше открывалась большая поляна, со всех сторон окруженная лесом, а посередине скучились серые избы да клети, да амбары с коровниками.
Деревня.
С севера деревушку обтекала речка, через нее был переброшен бревенчатый мост, а дальше в лес уходила дорога.
Григорий внимательно пригляделся, высматривая немцев, но не увидел «вооруженных сил противника».
Зато услышал их – печальную мелодию на губной гармошке мог сыграть только Ганс какой-нибудь или Отто.
У Иванов в ходу иная гармонь.
Теперь, когда Быков пристально понаблюдал за жизнью затерянного населенного пункта, заметны стали неразличимые ранее детали.
«Опель» на спущенных шинах, пристроившийся за стогом сена, красный флаг со свастикой в белом круге, прибитый над крыльцом самой большой избы.
