– Нам Генрих Карлович сказал, что тебе палочка потребуется на первое время. Так что… вот!
– Спасибо… – протянул Быков, вертя трость в руках.
– Это не нам спасибо, это Стельмашук расстарался. Трость вещдоком была, реквизировали ее у немецкого шпиона. Так что ты поосторожнее, палочка с секретом!
– Выдвижной стилет?
– Что? А, нет! Бери выше. Вот эта пипочка – предохранитель, а сюда можно нажимать, как на спусковой крючок. Девять патронов, парабеллумских!
– Хм. Не хило…
Тут в палату заглянула тетя Вера и металлическим голосом приказала посетителям удалиться, что летчики и проделали со всей возможной поспешностью, опасаясь репрессий в виде веника.
Быков вздохнул и закрыл глаза.
Болеть – это так скучно…
Но выздоравливать еще скучнее.
Неделю спустя Григорий стал выходить на прогулки.
С палочкой, разумеется.
Не слишком приятно было шкандыбать в тапочках и казенной пижаме, но тут все так ходили.
Рана заживала и начала чесаться. Ходить было больновато, но надо же разрабатывать жилы, приучать их тянуться так, как нужно ему, Григорию Алексеевичу, а не глупому организму.
Постепенно боли стихали, да и хромота выправлялась.
Дело шло на лад.
Быков выходил вечером во двор, послушать сообщение Совинформбюро и досадливо морщился, когда Левитан объявлял о новых победах Красной армии.
Его мучал простой.
Да, силы у него еще не те, Григорий это понимал – умом.
А душа рвалась на передовую.
В один из дней «на больничном» к Быкову явился особист и аккуратно запротоколировал показания о драме на «свободной охоте».
Потом был обед, а еще через часик, когда Григорий раздумывал, поспать ли ему или пойти прогуляться, в палату зашла молоденькая медсестра, «очень даже ничеге».
Правда, до этого Быков ее ни разу не встречал – и насторожился.
Было неприятно подозревать, но случай с «Марленом» не шибко настраивал на доверчивость.
– Ложитесь на живот, товарищ полковник, – прощебетала она, держа в руке шприц. – Сделаю вам укольчик!
На Григория будто холодком подуло.
Какой еще укольчик?
Генрих Карлович никаких уколов не назначал!
– А не больно? – притворно обеспокоился он.
– Ну, что вы! У меня легкая рука!
С кряхтеньем укладываясь, Григорий спросил на немецком:
– Как звать милую фройляйн?
– Ева, – скокетничала девушка.
В следующее мгновенье она осознала свой провал и бросилась на Быкова, стремясь уколоть его шприцем.
Однако Григорий больше кряхтел по привычке – за неделю он здорово окреп.
Действуя ногами, он ухватил медсестру и повалил ее на кровать. Вывернулся и отобрал шприц.
Недолго думая, вколол снадобье в мягкое место девицы.
Та, за секунду до этого ожесточенно сопротивлявшаяся, вдруг успокоилась и поникла.
– Что в шприце? – резко спросил Быков.
– Снотворное, – пролепетала «медсестра».
– Сколько вас?
Но зелье уже подействовало – девушка спала.
