в нем. Отстранив локтем вставшего на пути лекаря, колдун широко распахнул дверь.
Избушку слабо освещал огонь затухающей печи. Из-за спины странника Арагор еле узрел приглушенную сумерками фигуру Кюннэйи. Она стояла возле своей лежанки, укачивая на руках закутанного в белое ребенка. Колдун подошел к ней, и вдруг стены дряхлого жилища сотряслись от громоподобного вопля:
– Это не он! Мальчишку подменили!!!
– Это мой сын, – негромко, но твердо произнесла женщина.
Гость качнулся, точно ноги стали неверными, и с размаху плюхнулся на затрещавшую скамью. Глаза его полыхали ярко, как выпрыгнувшие из печи горящие угли. В их огненном свете лицо странно, непрерывно и беспорядочно двигалось, будто было не плотью из мяса и костей, а растревоженным змеиным клубком. Из оскаленного рта вырвался виток красноватого дыма. Колдун прошипел сразу несколькими ползучими голосами, скользящими в щели:
– Ты уничтож-жила джо-жогур, мерз-зкая баба! Ты кас-стрировала с-собс-ственного с-сына, подлая, гнус-сная с-сука!
Помолчав, странник сказал своим обычным, скрипучим и желчным голосом:
– Ты ошибаешься, если думаешь, что я прикончу тебя так просто. Ты будешь умирать долго, и смерть твоя будет мучительной.
Очи-угли странника, смутные фигуры Арагора и Гельдияра, хлипкие стены жилья бешено закрутились перед глазами Кюннэйи. Теряя сознание, она повалилась на пол. Дальше женщина видела происходящее отрывками и словно со стороны. Тело было неподъемным, тягучим, как деревце в смоле, намертво прилипшее к полу. В сжатом горле застрял колючий ком крика. Но глаза не просто смотрели, а вбирали в себя все зримое, и слух изощрился почти до звериного. В какое-то мгновение Кюннэйя увидела лекаря. Арагор прижимал к себе березовое полено. Она не сразу поняла, что старик держит ее новорожденного сына. Значит, успел подхватить ребенка, пока она падала. Мелко трясясь, старик пятился от наступающего на него Дэллика, но дитя из рук не выпускал.
Потом Кюннэйю пробудил из забытья безумный хохот и выкрики Гельдияра:
– Ты – мой отец?! Да ты бредишь, старый, безмозглый брехун! Кто поверит тебе? Мой отец был знаменитым ратаэшем истинной земли!
Облокотившись о плечо Гельдияра, Дэллик с ухмылкой поигрывал ножом для щепания лучины. Никто не глянул на женщину, недвижно лежащую в их ногах с открытыми глазами. Кажется, о ней просто забыли.
– Он обманет тебя! – крикнул Арагор в отчаянии. – Он – не человек!
Ноздри его сына раздулись, рот побелел от бешенства.
– Знаю, – процедил Гельдияр. – Он – бог! Он – посланец истинного Творца! А ты – жалкий, завистливый брехун… Ты – червяк, недостойный даже пасть перед ним на колени!
Лекарь дернулся и отшатнулся, будто эти слова, обретя острие, дважды достали его грудь. Старика разобрал странный, сотрясающий тело кашель. Кюннэйя испугалась, как бы он не выронил ребенка.
– Ты – червяк! – повторил Гельдияр, брезгливо сморщив губы.
Дэллик смеялся. Змеи в его щеках вновь заворочались, выдвинули вперед туго обтянутые кожей слепые головки с открытыми в смехе ртами. Вертлявые красные жала прорвались наружу и затрепетали, заполоскались, словно язычки пламени на ветру.
Арагор завопил сквозь мучительные спазмы кашля или рыданий:
– Несчастный! Вояка без косы, без чести и разума!
Колдун то ли что-то нашептывал Гельдияру в ухо, то ли дул в него. А может, высасывал через ухо его бессмертную душу? Глаза молодого мужчины померкли, отяжелели, как грузила сетей. Нижняя губа безвольно отвисла, обнажив бескровные десны. Пустое, мертвое лицо…
Но если Гельдияр и был мертвецом, то довольно прытким. Выдернув нож из руки странника, он подскочил к Арагору. Захватил в кулак что-то длинное, взлохмаченное, похожее на хвост белой лошади. Наискось взмахнуло острое лезвие. Послышался язвительный возглас:
– Пусть я – вояка без косы, а ты будешь ведуном без бороды!
Старик закричал тонко, пронзительно, как раненая чайка…
Когда Кюннэйя снова вернулась из забвения, на том месте, где стоял Арагор с ребенком, никого не было. На полу валялся растрепанный пучок седых волос.
Все повторялось. Кюннэйя не знала, сколько прошло времени – две варки мяса, день, месяц? Она снова пробудилась в полной темноте на куче лапника. Долго пролежавшее без движения тело задеревенело. С трудом шевельнувшись,
