душами трав. Пробовала, что лучше для умножения их целебной силы: высушить в тени, пересыпать речным песком, измельчить, отварить или подержать в воде.
Если дыхание жизни в больном иссякало настолько, что лечить было поздно, Эмчита старалась утишить хотя бы боль и подготовить человека к спокойному уходу по Кругу. Но не однажды ей удавалось призвать силы жизненного огня, вернуть их хилому телу и завязать узлом небесную пуповину воспрянувшего Сюра.
Придуманный предками саха узел туомту?у завязывается быстро. Тем, кому он неизвестен, непросто его распутать. А люди саха с детства приучены легко управляться с хитрой, никогда не затягивающейся, но прочной петлей. Любой семивёсный мальчуган умеет на ощупь лошадь в темноте привязать. Недаром говорят: «Лучшее слово – совет, лучший узел – распускной».
Зрячие пальцы Эмчиты вылавливали и закрепляли над головой больного вервие невидимой пуповины, бегучей, словно кипящее серебро. Знахарка полагала, что чужие боги догадаются, как развязать узел, когда к человеку придет настоящий срок уходить.
Она благодарила время. Целебное время поглощало злую тоску и оставляло тихую надежду. Эмчита дорожила каждым днем, прожитым на Земле.
Сны были цветными. Снился печальный Сарэл с простертыми к югу руками. Снилась долина – цветущая весенняя Элен… Однажды подумалось: может, и сына, где бы он ни жил на Орто, позовет родная земля? Исподволь эта мысль стала посещать чаще.
Весны ложились на лицо лучами новых морщин. Отмечая прожитые зимы, волосы совсем побелели.
– Вот и еще одно мое лето уходит. Вновь одинокая зима крадется ко мне, – вздыхала слепая, плетясь по заиндевелой тропе. – Пора идти на север, в родную мою Йокумену, пока кожа не превратилась в древесную кору, а кости не стали хрупкими, как ветки.
Множество нескончаемых весен пробиралась Эмчита на родину вслед за полетом стерхов. Шла пешком, ехала в повозке или на лодке с попутчиками. Во снах говорила Сарэлу: «Я жива. Я иду. Я уже скоро». Представляла, как ее воздушная душа оборачивается журавлем с красным граненым клювом, с темными дужками на глазах и стремится к желанному гнездовью, перистым облачком истаивая в небесной сини.
Зимой Эмчита останавливалась в селеньях или кочевьях, предлагала услуги знахарки. Порой было жаль покидать людей, приветивших ее по обычаю гостеприимства. Некоторые привязывались к ней и не хотели отпускать. Но чем ближе придвигались земли саха, тем сны становились ярче.
Достигла-таки слепая берегов Большой Реки. Повезло – подвернулась оказия: свадебный поезд собирался в аймак, расположенный выше Элен. Люди согласились взять знахарку с собой. Отчего не взять – ест мало, места занимает немного. К тому же, если в пути вдруг человек занеможет либо олень из приданого невесты подвернет ногу, есть кому подлечить-поправить.
Эмчита не помнила, как дошла с извилины берегового мыса через камни, песок и густой перелесок до Крылатой Лощины, как добежала до гор-близнецов. Торопилась к родной юрте, ни о чем не думая, ничего не слыша, кроме гулкого боя в груди. А лишь коснулась рукой изгороди, по одной ей понятным приметам поняла, что здесь живут другие.
Поднялось из глубины сердца, торкнулось в голову сокрытое знание. Долго и, выходит, вотще отгоняла слепая от себя давнее предчувствие: Сарэла нет на Орто. Должно быть, преданный муж извелся от бесплодного ожидания, потух в сиротливой старости. Он ведь был намного старше жены… Только тут Эмчита почувствовала, что и она стала совсем стара. Но отпечатками на льду выступили из памяти студеные очи, капнутые в середках кровью. Не иначе Дэллик побывал в долине и навел на Сарэла смерть. Недаром толкуют: «Демон возвращается к месту, где ему хоть раз удалось порезвиться».
Люди, которые поселились в этом дворе, расширили его, поставили просторные жердевые ворота. Соединили, кажется, усадьбу Сарэла с соседской, где раньше жил кузнец. Чуя кожей лица прохладные полосатые тени, слепая прошла в середину двора, одну за другой ощупала гладко тесанные колонны коновязей. Прильнула к последней – шершавой, древней, узнавая родовую коновязь Сарэла с навершием-чороном. Когда-то она была ближней к дому. Ее хозяин бегал рядом мальчишкой, привязывал к ней коней молодым, потом зрелым и старым… и отъездил свой путь. А узорная коновязь служит исправно, все еще поет гулкой, изъеденной временем сердцевиной, еще ржут возле него лошади, гремя удилами…
Эмчита хорошо помнила трехрядные знаки-узоры над тремя выемками коновязи. Рисунок нижней выемки напоминал вздыбленные рожки, она предназначалась для рогатых меринов исподнего мира. Средняя, с полосой нарядной, как земля в цвету, – для коней Орто. Верхняя, с черточками-облаками и радугой, – для белых кобылиц небесных удаганок.
Не смогла дотянуться рукою до последнего кольца резьбы и удивилась. Раньше без труда доставала. В юные дни она считалась одной из самых высоких женщин Элен. Выходит, после всех бед, дорог и бессчетных весен убыла ниже прежнего роста едва ль не на целую голову. Немудрено: сносились усталые кости, усохла изжитая плоть.
