теряем!
Чертыхаясь, объехал слепую. Четырехглазая собака низко зарычала, обнажая острые клыки и вздыбливая загривок. Конь под воином шарахнулся. Осерчавший всадник стегнул пса плетью, но не достал – Берё был прыток.
– Охолонь! – одернул воина багалык и обратился к старухе настолько сдержанно, насколько мог в этот тягостный для него миг: – Почему ты нас не пускаешь?
Старуха подняла кверху ладонь.
«Высокая», – некстати подумал Хорсун. Посмотрел в мудрое, изборожденное тонкими морщинками лицо с отцветшими лепестками опущенных век, и ему стало стыдно.
– Не надо ехать туда, они уже мертвы, – вымолвила слепая печально. – Сытыган пуст. Женщины и дети у старейшины Силиса в селенье Горячий Ручей.
– А жена? Моя жена?!
Колдунья качнула головой:
– Ее там не было.
На тесной тропе бок обок с конем багалыка встала лошадь воинственной всадницы.
– Вот как! Мертвы! – воскликнула она. – Кто их прикончил?
– Они отравились.
– Откуда знаешь?
Эмчита не ответила на вопрос. Нежилые глазницы с коричневыми веками словно взрячую уставились на Хорсуна. Пальцы храбро и безошибочно перехватили уздечку Аргыса.
– Прошу твоего милосердия, багалык! Боги запомнят сострадание воинов к оступившимся… Недалеко в той стороне, – старуха махнула рукой куда-то вправо, – лежит человек. Никсик, старшой Сытыгана. Его нужно отвезти к жрецам. Помогите несчастному. Он умирает.
– Умирает! Добро же! Убил моего мужа и деверя, а теперь сам умирает! – Всадница злобно расхохоталась и поворотила коня к кустам.
Берё предупреждающе залаял. Слепая раскинула руки, лицо ее умоляло:
– Нет-нет! Послушайтесь разума! Разберитесь сначала! Может, он ни в чем не виноват!
– Разберемся, – угрюмо кивнул багалык.
Колдунья отступила на обочину, пропуская витязей. Проскакав по торной тропе, им легко будет свернуть и отыскать Никсика. Не обязательно сквозь кусты ломиться.
Отъехав было, Хорсун оглянулся:
– Эмчита! Не видела ли ты, случаем, чужака с белыми глазами? Он вновь объявился. Любит погуливать в этом лесу…
Торопкие слова опередили мысли багалыка в который раз за день. Опоздал сообразить, что, если колдунья и встречала незнакомца, она не смогла бы узреть ни его самого, ни страшных глаз. Однако старуха чего-то испугалась и, поскользнувшись, едва не завалилась за кромку тропы.
– Нет, не видела, но…
Она тоже забыла о своей слепоте.
– Что же? – Хорсун нетерпеливо стукнул себя по колену рукоятью плети. Эмчита невольно вскинула руку к лицу. Помедлив, глухо проговорила:
– У него холодные глаза. Льдинки с каплями крови вместо зрачков. И одежда цвета беззвездной ночи… Он пожаловал в Элен?
– Да.
Старуха вновь отпрянула, как от удара, и наступила собаке на лапу. Подобрав придавленную конечность, Берё заскулил и прижался к хозяйке. Псу было больно, но больше взволновал ее внезапный испуг.
– Ты знаешь странника?
– Нет-нет, – забормотала Эмчита, пятясь. – Не говори мне о нем больше ни слова! – Она круто развернулась и побежала по тропе в глубь леса вслед за собакой. Даже не побежала, а понеслась, слишком стремительно для слепой. Какие-то корешки вылетели из корзинки…
Пожав плечами, Хорсун тронул поводья. Аргыс повернул с дорожки в густые кусты шиповника, куда указывала старуха и где уже сгрудились воины.
