– Что? – Дэни схватил его за рукав. Братец-то свихнулся!
– Пока не знаю, что она есть. Смотрю «третьим глазом». Отпусти!
Дэни послушался. Багус, увлеченный открытием, потащил брата вперед как плащ. Тот покорно трепетал на ветру.
– Смотри! Это как микроскоп – с каждым шагом все лучше видно. Это моноклетка, что бы это слово ни значило. Я скоро узнаю, что это значит. Посмотри!
Кожа Карин Анн вскипела отростками, впившимися в кожу Багуса. Он неряшливо стряхнул их, продолжая движение. Руку брата Багус отпустил:
– Смотри, как сжимается. Шоггот кормил ребенка через пуповину, и они теперь единое целое. Он перестал быть моноклеткой, но и малышка перестала быть человеком. Мне страшно представить, что она теперь такое! Ее нужно убить.
Накативший на брата припадок Дэни мог остановить только ударом в челюсть. Раз – и готово! Осталось уложить его в джип и пристегнуть ремнями. Два ведра воды из ближайшего колодца погасили умирающее пламя вокруг Карин Анн. Ее Дэни тоже поднять не смог – весила она, казалось, тонну, – но женщина сама поднялась и дала уложить себя рядом с Багусом. Смрад от нее заглушал даже запах гари, но Дэни было наплевать.
Он вернул жену и дочь, а значит, вернет и землю, и круглый бетонный дом с бойницами и железной дверцей. Волна откатывалась обратно в океан, открывая перепаханное дно с остовом японской субмарины. Дэни завел мотор и запел:
Малышка в животе Карин Анн блаженно погрузилась в сон, и шоггот отвалился от разорванного горла Багуса, впал в сытое забытье.
Я специально отправлял запросы в Манилу, официальные – на уровне правительства и комитета по связям, неофициальные – в посольства и представительства разных стран. Не могу сказать, что ответы совпадали. Но многое из того, что рассказывали очевидцы, напоминало изложенное в письме. Не знаю, в самом ли деле это и есть Великая мечта, но она сбылась.
Написанное на скверном английском письмо филиппинца я разбирал не меньше недели, зато следующее порадовало меня четким, уверенным почерком и русским языком. Порадовало и озадачило, потому что писал явно иностранец. Неверное употребление слов и идиом, слишком правильное построение фраз – чужака всегда можно разглядеть, как хорошо бы он ни знал реалии принявшей его страны.
Но он старался. Возможно, чтобы произвести впечатление. А возможно – боялся, что подробности и эмоции могут быть утрачены при переводе.
Как и все другие, рассказчик не обращался ко мне по имени. «Дорогой сэр», – писал он в самом начале. И все же я уверен, что он писал мне. Как я говорил, в Мискатонике больше нет русских профессоров.
Наше время и стекло
Дмитрий Градинар
Ветер терзал низкие тучи над Гримальдским заливом, перемешивая их с рвущимися к небу волнами. Темный воздух заполнялся влагой и солью. А еще страхом. Так бывало всегда в сезон штормов в этой далекой стране. Но теперь всего стало больше – и соли, и влаги, и страха.
Страх заползал в дома, просачивался сквозь запертые накрепко ставни и двери, сквозь заглушки дымоходов, страх шептался и гулко печатал шаг по пустым улицам и в кирпичных парадных подъездах, но не гнушался и черных ходов. Причем делал это так бесцеремонно, словно он один теперь был хозяином города. А всем и каждому из жителей становилось понятно, что в Марблтан пришла большая беда. Беда, в которой никто не мог помочь.
Единственная дорога, что связывала город с остальным миром, шла по карнизу широкой скалы, защищающей залив от непогоды в обычное время. Но только не в сезон штормов. В этот раз все случилось еще хуже – бессильными оказались и камни и молитвы. Карниз обрушился в море, и ни о каком восстановлении дороги мечтать пока не приходилось. Был еще один путь, Верхняя дорога. Когда-то в незапамятные времена поселенцы проникли по тропе через горные вершины и основали у залива город – Марблтаун. Чуть позже, через несколько веков, когда вдобавок к колесу, законам механики, электричеству и канализации были изобретены дорожные указатели, какой-то талантливый, но не сильно грамотный художник красивой вязью написал на одну букву меньше, и город из «Марблтауна» превратился в «Марблтан». Картографы поспели как раз вовремя и внесли это название в реестр Маркграфа.
Там, где проходила Верхняя дорога, которой время от времени все же пользовались, сейчас клокотала и пенилась в яростном безумии речушка Снуки, превратившаяся в широкий, рушащийся с гор мутный поток. И все, что оставалось горожанам, это опустить
