ставни, разжечь печи и камины, подвесить к потолку лампы, потому что ветром оборваны все провода, и закутаться в теплые шали, будто наступила зима, и ждать, когда сезон штормов уйдет в какие-нибудь другие места. И заберет с собой страх.
Ветер. Шторм. Грохот волн. Разрушенная скальная стенка. Одиночество целого города. Ночь, в которой приходят страшные сны и тревожные сердцебиения.
Все бы ничего, если бы не страх, которому ставни не помеха. Уж он-то умел быть вкрадчивым и терпеливым, заботливо обнимая город, готовясь… К чему?
В газете недельной давности наборщик сделал ошибку. Похоже, проклятие неверных букв будет витать над городом вечно. Вернее, до последних его дней.
Наборщик сделал ошибку, но тем самым невольно вывел пророчество. Во фразе «…со штормами наш город обручен…» перепутал, вписал вместо «у» букву «е». Мелочь, предвестница беды.
Спите, спите, жители. Так пел дождь. Но где-то за его завесой смеялся Бог Непогоды и Страха. Ведь река Снуки сошла с ума. Море сошло с ума. Ветер. Шторм. Все.
Но это пока не было концом. Только предчувствием. И кое-кто все равно продолжал двигаться, что-то делать, быть кровью города. Ведь когда люди уходят из городов, города умирают.
Люди – кровь города.
Вспышка молнии осветила шпили городской ратуши. Окна ее были темны, но в некоторых все же горел свет…
Все началось восемь дней назад, когда старая Эйра, возвращавшаяся глубоко за полночь со стороны морских складов, увидела трещину на стене своего дома. Она была большой скандалисткой, эта торговка рыбой, и собиралась с раннего утра рассказать о трещине всему кварталу. Но не успела. Потому что в следующую секунду трещина разошлась – не так, как будто расползлась стена, а словно в теле здания образовалось какое-то странное узкое жерло, из которого наружу под огромным давлением выплеснулось ИНОЕ.
Утром Джекил Уиклер, отставной шкипер флотилии Летающих Лодок, ныне обыватель пивных заведений, шел со своим рундучком, доставшимся в наследство от морского прошлого, к рынку, туда, где у него имелось местечко для встреч с другими отставными моряками, которым ни шторм, ни дождь не помеха для партии в роббер. Это все же лучше, чем сидеть в одинокой комнате и слушать, как воет ветер и шаркает по крышам косыми ливневыми струями. Проходя привычным маршрутом пересечение Фани-роуд и Фри-Дерби, он завернул за угол у бакалейной лавки, совершенно не опасаясь, что в такую рань кто-нибудь встретится на пути, и неожиданно налетел на что-то совершенно непонятное. То, чего никогда не существовало прежде в этом месте. Учитывая, что шкипер ходил одной и той же дорогой последние шесть лет и узнавал подошвами каждый камень мостовой, изумление его было сродни разве что тому, как если бы увидеть человека, идущего по воде как посуху. Он разбил нос и рассек кожу на лбу.
Прямо за углом, во всю ширину мощеной Фри-Дерби, пузырился какой-то огромный нарост, который можно было бы принять за причудливую, гротескную лепнину, весьма неумело копирующую очертания домов, находящихся рядом.
Шкипер, ничего подобного никогда не видавший, с изумлением разглядывал все эти странные наплывы скомканных крыш и подъездов, кирпичный пунктир и оконные рамы, лишь отдаленно обладающие четкими геометрическими формами. Дождь сеял сквозь свинцовое сито темные пятна, но они, как оказалось, совершенно не оставляли следов на теле странного исполина. Вода, коснувшись поверхности, через мгновение исчезала, словно пришелец из ниоткуда пробовал ее на вкус, каждую каплю, и каждую каплю отвергал.
Когда Уиклер окончательно отошел от шока, зажав разбитый нос пальцами, и решился потрогать эту громадину, то обнаружил, что она холодна на ощупь и напоминает стеклянную массу, будто безликий великан стеклодув создал ее на радость какому-то сумеречному миру, но обронил и оставил лежать здесь, в Марблтане.
Потоптавшись на месте, совершенно не зная, как реагировать на происходящее, Уиклер направился к городской ратуше, чтобы сообщить о странном пришествии, за которым, как чуяло сердце моряка, последует немало других бед. Ему пришлось обойти Фри- Дерби и убедиться, что это нечто огромно в высоту и в ширину и перекрывает улицу от тротуара до тротуара так, что даже крыса не смогла бы пробраться. Оно достигало балконов третьего этажа и тянулось вдаль до дома Искусных Манер, этакой небольшой картинной галереи Марблтана, в которой выставлялись всякие заезжие мастера кисти. Вот тут-то его внимание привлек предмет, явно не относящийся к стеклянному наросту. Башмак старухи Эйры, деревянный, такие никто теперь не носит, со следами обугливания от пожара, имевшего место в Марблтане лет тридцать назад. Из башмака тянулась нога в синем шерстяном чулке, придавленная тушей загадочного нечто. Лужа возле торчащей конечности несчастной старухи была чуть темнее, чем обычная лужа. Даже дождь не мог окончательно смыть эту темноту, хотя и старался вовсю. Не хватало единственного солнечного лучика, чтобы понять очевидное – темнота на самом деле была бордовой. Уиклер, повидавший на своем веку всякого, все же почувствовал себя
