длинных полах серого плаща; его высокий цилиндр то и дело срывало с головы ветром, и ему приходилось бросать свое занятие и догонять раз за разом непокорный и абсолютно бесполезный головной убор.
А занятие его и вовсе было странным: он измерял рулеткой какие-то расстояния, записывая цифры в небольшую книжечку. При этом архитектор выглядел крайне взволнованным, настолько, что шкиперу стало его жаль. Не понимая, чем занят бедолага, Уиклер ощущал, что тому открылось нечто вовсе нехорошее.
Потом архитектор удалился, прихлебывая из узкой фляги. Походка его казалась не самой ровной. Но кто мог за это поручиться в такую непогоду… Больше никого рядом с местом первого выхода иномира шкипер не наблюдал. Зато наблюдал другое – странные метаморфозы, происходящие с улицей. В то время как стеклянный Нарост ширился, явно обретая формы домов, между которыми он возник, сами дома, которые по логике должны были как-то там валиться в стороны или начинать трескаться, уступая напору стеклянной массы, вместо этого просто истончались. Задние стены оставались нетронутыми, и если бы смотреть с обратной стороны, то невозможно было заметить ничего странного. А вот со стороны улицы здания будто вжимались в собственные задние стены…
Стеклянный нарост тоже претерпевал изменения. В нем, наоборот, все лучше и отчетливее угадывались черты человеческих построек, появлялись какие-то подобия и балконов, и фасадов, а через пару дней шкипер обнаружил, что масса начинает разделяться точно посредине, часть ее превращалась в здания четной стороны Фри-Дерби, а часть – в здания противоположной стороны. В расширяющейся трещине стало заметно подобие мощеной дороги. Еще немного, и шкипер сумел втиснуться между стеклянными домами, причем он вряд ли мог пояснить, зачем сделал это. Просто по какому-то наитию, которое часто выручало в море, Уиклер, сжав шершавые старческие губы, упрямо пробирался меж двумя холодными скользкими поверхностями, и даже скинул сюртук, чтобы тот не мешал. Его старания оказались вознаграждены самым странным образом. Когда уже показалось, что все, дальше хода нет, что нужно заканчивать заниматься глупостями, которые к тому же грозят воспалением легких, в этот момент нерешительности он провалился в какую-то нишу. От неожиданности Уиклер чуть не упал, больно ударившись плечом. Но там, в той самой нише, он увидел совершенно обычную входную дверь. Такую, как если бы она находилась в самом обычном здании. Внешне дверь выглядела деревянной, хотя на ощупь угадывалось все то же стекло. И шкипер распахнул ее, и вошел в темноту Нароста…
– Видите ли, всемилостивейший Мирабо, – ткнув пальцем в грудь инспектора, вальяжно рассуждал бургомистр, пыхтя трубкой из красного дерева, отчего кабинет был пронизан ароматными табачными кольцами. – Ваша затея оправдать архитектора как человеку мне, разумеется, понятна, но как главе магистрата совершенно чужда. В самый сложный для города момент ваш архитектор, вместо того чтобы бороться со всей этой чертовщиной, которая творится в Марблтане, решил превратиться в свинью, напившись до белой горячки и таинственных геометрических видений. Вы знаете, я всегда категорически отрицательно относился к чрезмерному увлечению алкоголем. А сейчас и вовсе расцениваю это как акт дезертирства. Когда каждый человек на счету, кто-то позволяет себе набраться по самые брови, испугавшись чего-то непонятного… Да он просто предоставил вам право тянуть лямку за него самого! Вам что, мало собственных дел, Мирабо?
– Я полностью согласен с вами, уважаемый бургомистр, – дипломатично отозвался инспектор, успевший прикорнуть минут на сорок благодаря самоотверженности Лауфера, – но именно потому, что сейчас действительно сложный момент для города, прошу не принимать таких поспешных решений. Наказать архитектора можно и потом, если ситуация разрешится…
– А вы считаете, что она может не разрешиться? Вы хоть понимаете, что означают ваши слова? Это пораженческие настроения! Мирабо, вы просто устали, мой друг. Прошу вас, поменьше пессимизма; уверен: будь архитектор трезв, он бы измерял улицы и дома, или что он там измеряет, более тщательно и ему не пришлось бы впадать в ступор. Впрочем, в чем-то вы правы. Во время боя наказывать солдата нельзя, пусть искупает вину победой. А в случае проигрыша наказывать и вовсе никого не придется, так?
– Совершенно верно, – подал голос с другой стороны стола присутствующий Лауфер.
– Да-а! – чуть опоздала с репликой птица Да, тем не менее бургомистр выслушал ее совет весьма внимательно, убирая палец и пряча наконец-то трубку.
– Ладно… Лауфер, способна ли медицина привести в чувство одного алкоголика за один час? Или хотя бы за одну ночь? Если он так важен, то пусть работает, черт побери, а не шатается по улицам как привидение! Пусть ищет ответы – что это за дрянь приползла в наш город, чем она грозит, кто и как ее мог изготовить? Это все по его части!
– Слушаюсь, герр бургомистр! – по-военному ответил коронер. – Я приведу его в норму.
– Ну вот и хорошо, – примирительным тоном сказал шеф, достав жестом фокусника, словно из воздуха, три малюсенькие рюмочки.
Затем так же, будто из ниоткуда, на столе возникли маленький хрустальный графин, на гранях которого играли коричневые искры, и блюдце, заполненное аппетитными канельболе – небольшими закрученными булочками с корицей, напоминающими
