Рабочие облепили «Мунтжак», словно пираньи невезучего исследователя Амазонки. Сравнение вообще-то не слишком удачное: они-то возвращали кораблю жизнь. «Мунтжак», весь в лесах и швартовах, стоял в сухом доке и подвергался ремонту — его укрепляли, песочили, конопатили, смолили и красили. Молотки тарахтели со всех сторон.
В основе своей он, к счастью, остался цел: корабельщики сомневались, что смогли бы воспроизвести его заново. Глубоко в кормовом трюме обнаружился деревянный часовой механизм, соединенный туго натянутыми канатами со всеми частями судна. Никто не понимал, для чего это нужно, но Квентин велел все оставить как есть.
«Мунтжак» окрашивался в угольно-черный цвет с белой каемкой. Целая армия швецов в помещении вроде самолетного ангара трудилась над новыми парусами. Квентин, жадно впивая запахи опилок и краски, чувствовал, что сам возвращается к жизни. Окончательно он, правда, не умирал, но и вполне живым тоже не был.
Видя, что «Мунтжак» будет готов к спуску всего через пару дней, Квентин наведался в географический кабинет замка. Остров Дальний во всем этом предприятии интересовал его меньше всего, но найти пункт назначения в море тоже не помешало бы. Кабинет после шумной верфи казался резервуаром тишины и покоя. Одну его стену целиком занимало окно, другую — карта Филлори от Лории на севере до Блуждающей Пустыни на юге. Стремянка на колесиках позволяла досконально изучить нужный ее фрагмент; при близком рассмотрении можно было различить даже отдельные деревья в Лесу Королевы, хотя дриады и тут не показывались.
Карту частично анимировали, вложив в нее толику магии. На Пенный берег накатывал прибой — Квентин не только видел его, но и слышал, как в приложенной к уху раковине. Движущаяся линия показывала, где теперь день, а где ночь. На потолке комнаты мерцала карта ночного неба с филлорийскими созвездиями.
Вот оно, королевство Квентина, земля, которой он правит. Свежее, зеленое, полное волшебства. Именно таким он представлял себе Филлори в детстве, когда часами рассматривал карты на форзацах сказочных книг.
Оживления в кабинете не наблюдалось. Весь персонал состоял из угрюмого чернявого подростка с челкой до самых глаз. Сгорбившись над столом, он производил какие-то вычисления с помощью стальных инструментов и заметил Квентина только через минуту.
Парень, лет шестнадцати с виду, сказал, что зовут его Бенедикт. Посетители, в особенности короли, редко сюда захаживали, и с манерами у юного картографа обстояло неважно. Квентин посмотрел на это сквозь пальцы — ему требовалась информация, а не поклоны.
— Не покажешь ли, где остров Дальний?
Бенедикт, порывшись в мысленной базе данных, подошел к третьей стене, сплошь из выдвижных ящичков, и достал из одного свернутую в рулон карту. Затем, впервые проявив некое подобие живости, покрутил медный вороток на большом столе и развернул свиток.
Карта оказалась куда больше, чем ожидал Квентин, и всю ее заполняло открытое море с филлорийскими эквивалентами меридианов и параллелей. Бенедикт остановил вращение на клочке суши с надписью
— Вот он где, значит, — сказал Квентин.
Бенедикт молчал и в глаза избегал смотреть.
Квентину он сильно кого-то напоминал — не себя ли самого в этом возрасте? Боишься всего и всех и прячешь это под маской презрения, которое вообще-то направлено на собственную персону.
— Далековато. Сколько до него ходу?
— А кто его знает, — ответствовал Бенедикт и тут же добавил: — Дня три. Четыреста семьдесят семь миль — морских миль.
— А что, есть разница?
— Морская длиннее.
— На сколько?
— На двести шестьдесят пять ярдов, — автоматически выдал Бенедикт. — С гаком.
Квентина это впечатлило — кто-то, видимо, умудрился вбить в Бенедикта некоторые полезные сведения. Медный механизм для чтения карт включал в себя много рычажков с передвижными лупами. Квентин, воспользовавшись одной из них, увеличил остров. Тот походил на арахис со звездочкой на одном конце. Его четкий контур был обведен другим, расплывчатым, обозначавшим то ли прибой, то ли отмели.
Единственная водная артерия черной нитью спускалась из глубины острова к побережью. Около звездочки мелким шрифтом тоже стояло
