– Покажи мне, – попросила она.
София расстелила карту на столе посреди комнаты.
– Карта охватывает один год. Какой именно, не сказано, но, наверно, восьмидесятый или восемьдесят первый. Отсчет начинается в апреле. Посмотри двенадцатое апреля в одиннадцать часов, потом девятое ноября, одиннадцатое января и семнадцатое марта – все три дня на рассвете.
Эррол глядел непонимающе, Златопрут же возложила пальцы на карту. Она сидела спокойно, лишь сосредоточение слегка морщило ее лоб.
– Это что она делает? – шепотом спросил Эррол, вконец сбитый с толку.
Отдав карту Вещей, София внезапно почувствовала сокрушительную усталость – ни дать ни взять скопом за все время, проведенное в мысленном путешествии.
– Читает, – пояснила она Эрролу. – Когда закончит, попроси ее тебе показать, она не откажет. А я что-то вырубаюсь.
Она проковыляла к своему гамаку и неуклюже забралась в него – чтобы заснуть едва ли не прежде, чем успела как следует вытянуть ноги.
Проснувшись, София поначалу ничего не могла сообразить. В пустой комнате было темно. Потом она вспомнила карту и невеселые открытия, сделанные внутри. Все тело заново пронизала боль. София вылезла из гамака, двигаясь точно во сне. Зашнуровала потасканные кожаные башмаки и пошла наружу – проведать спутников.
Они сидели при свечах в трапезной гостиницы и тихо разговаривали за столом. Хозяйка сидела у огня, кутаясь в шерстяную шаль, словно от холода спасалась. Эррол и Златопрут дружно обернулись навстречу Софии. Она же поняла с первого взгляда: в их отношениях что-то переменилось.
Девочка запустила руку в карман и посмотрела на часы. Только что сравнялось пять: оказывается, она проспала почти до рассвета. А если верить ощущениям, казалось, миновало несколько дней.
Да, ночью определенно что-то произошло. Теперь у Вещей и сокольничего имелась общая цель. Они смотрели на Софию если не как заговорщики, то уж всяко как люди, причастные одного знания. Оба выглядели бледными и очень серьезными… и вроде даже похожими, хотя каким образом? Эррол – пристальные синие глаза на лице, состоявшем из угловатых костей. Златопрут – задумчивый взгляд из-под безмятежного и чистого лба…
– Выспалась? – спросила Вещая.
– Да, спасибо, – кивнула София.
– Мы тут карту читали, – очень серьезно проговорила Златопрут. – Мы поняли, что случилось с твоими родителями.
София не мигая смотрела то на одного, то на другого.
– По всей вероятности, они стали лакримами.
– Да, – подтвердила Златопрут и покосилась на Эррола. – Это слово здесь не в ходу, но я его слышала еще в Пустошах.
– Если мы правильно поняли, – сказал сокольничий, – тот человек последовал за твоими родителями к Жуткому морю.
– Именно так, – кивнула девочка. – Оттуда-то мои друзья и привезли карту. Человек, записавший воспоминания, к тому времени уже умер. Он пользовался подсказками, обретенными в Авзентинии. А значит, последовал за лакримами… то есть за моими родителями… на ту сторону океана.
– Долгое путешествие, – сказала Златопрут. – Очень долгое. Ты, верно, знаешь, что скорбящие… лакримы, как вы их называете, иногда… скажем так… выцветают. Они теряют вещественность, остается лишь голос.
– Да, – ровным голосом ответила София. – Я о таком слышала.
– Потеря вещественности происходит в пути. Чем дальше они уходят от эпохи, в которой лишились лиц, тем дальше заходит развоплощение.
София поникла:
– Значит, все даже хуже, чем я себе представляла…
– Может, да, а может, и нет, – сказала Златопрут. Подумала и добавила: – Не хотелось бы смущать тебя ложной надеждой.
Она покосилась на Эррола. Сокольничий кивнул:
– Лучше уж ты выложи ей все как есть. И хорошее, и плохое.
Златопрут поманила Софию рукой:
– Подойди, сядь с нами.
София устало опустилась на деревянную табуретку. Златопрут накрыла ее руку своей, желая ободрить.
– Некоторые среди нас, элодейцев, одарены воистину дивной целительной силой… Молва распространяет их славу на весь наш
