мироздания в истинном свете?.. Бостон, город учености, вдруг показался таким крохотным, таким убогим в своих познаниях… С другой стороны, если климы вправду существовали, жили и мыслили, прояснялось многое из того, что раньше казалось необъяснимым!
Чем больше размышляла София, тем более похожим на истину выглядело услышанное.
– Значит, они вправду вроде языческих богов, – подвел итог Эррол. – Дерутся между собой и заставляют смертных служить своим прихотям, а о последствиях даже не помышляют!
Златопрут на некоторое время задумалась.
– Нет, – проговорила она затем. – Все как раз наоборот. Хотя, пожалуй, можно сказать и так: ваши язычники инстинктивно ощущали присутствие старцев. И пытались как умели объяснить их, сделать понятными, очеловечить.
– Война есть война, – упрямо заявил Эррол и вскинул руку. Сенека опустился на перчатку, принялся охорашивать перья. – Лишь себялюбивые и корыстные затевают войну!
– Трудно не согласиться, – кивнула Златопрут. – Теперь ты понимаешь, почему мы не очень-то об этом болтаем. Учитывая нашу способность говорить с климами… даже в чем-то их убеждать… Только представь себе, сколько людей захочет воспользоваться нашими возможностями! И в каких чудовищных целях!
Когда полуденная жара стала невыносимой, путники нашли убежище в фургоне Розмари. Свет, смягченный белыми занавесками, озарял настоящую комнатку: внутренность повозки оказалась куда просторней и симпатичней, чем ожидала София. В передней части, под окошком, виднелась постель, устроенная на сундуке. Из-под потолка свисали две лампы: в них уже вставили недавно добытые глаза четырехкрыла. Яркий солнечный свет делал их тусклыми и безжизненными. Всю правую стену занимали полочки и ящички, разрисованные серыми птицами. Посуда, кувшины, корзинки… Слева на расписных плитках покоилась приземистая черная печка. Обстановку дополняли низкие кожаные кресла, выполненные в виде подушечек для булавок. Чья-то терпеливая рука расшила их узором в синюю и белую нитку…
София сразу поняла: большую часть внутреннего убранства фургона смастерила сама Розмари. Пригласив всех садиться, молодая хозяйка вытащила из одного ящичка целый хлеб и горшочек с маслом. Налила из синего кувшина воды…
София поблагодарила и с жадностью принялась за еду. В гостинице им позавтракать не довелось, а ужин был ох как давно!
– Неплохой домик, – одобрил Эррол.
– Настоящая роскошь по сравнению с твоим собственным образом жизни, – с улыбкой заметила Златопрут.
– За роскошью я не очень гонюсь, – сказал Эррол. – Просто слегка завидую тебе, Розмари. Твой дом повсюду с тобой!
– Было бы чему завидовать, – отмахнулась девушка. – Я же целую ферму потеряла. Здесь – так, рожки и ножки, что спасти удалось.
– Прости, – извинился сокольничий. – Я, однако, тут вижу не просто обломки былой жизни, но и немалую изобретательность… Взять хоть арбалет: ты его тоже сама сделала?
– Пришлось, – сказала Розмари. – Надоело удирать от четырехкрылов всякий раз, как начинаются мерзкие вопли над головой!
Она передала ему самострел, Эррол с одобрением повертел его в руках.
– Ну а ты? – спросила Розмарии. – У тебя есть что-нибудь из дому?
Эррол вернул ей арбалет.
– Досюда я из дому донес только лук да сапоги… Все остальное раздобыл уже здесь, в Папских государствах. Начиная от Сенеки и кончая завязками на сапогах!
– Скучаешь по дому, наверно, – сказала София.
– Еще как скучаю-то, репеёк! По брату Освину и сестрице Кэт, по отцу с матерью и по деду. Мы… – Он на мгновение примолк. – Мы счастливо жили.
София постаралась ободряюще улыбнуться ему:
– И еще поживете, надеюсь!
– Ты забыл еще кое о чем, – вмешалась в разговор Златопрут. – Ты несешь свой дом в сердце и в памяти, разве не так?
– Воистину, – наклонил голову сокольничий. – Со мной наши зеленые холмы… запах дождя ранней весной… Долгие зимние вечера, когда мама и сестра занимались шитьем… Древние руины, где мы с братом в детстве играли.
Он вздохнул.
– Нельзя нам засиживаться, – сказала Розмари и поднялась с кресла. – Дальше по дороге полно заброшенных ферм. Там часто нападают четырехкрылы!
Пока выбирались из фургона обратно в дневную жару, Эррол, наблюдая за Софией, успел попрекнуть себя тем, что вздумал
