– Лига Энкефалонских эпох сложилась вскоре после события, известного вам как Великое Разделение. Ваша эпоха, Новый Запад, расположена на изломе. Все позднейшие эпохи принадлежат к Лиге. И нас связывает соглашение, предписывающее воздерживаться от путешествий в вашу эпоху, равно как и в более ранние.
– В Пустошах есть эпохи из будущего, – сказал Бронсон. – До сих пор мы беспрепятственно ездили туда и сюда.
– Это не полноценные эпохи, а всего лишь осколки, – пояснил Рен. – Вскоре после Разделения они утратили качества, способные сделать их членами Лиги. Ничего действительно энкефалонского там давно не осталось.
– Какова же цель Лиги? – спросил Бронсон.
– Цель… – Рен отодвинул тарелку, его лицо омрачилось усталостью. – Наша цель – оградить всех вас от нас.
Он замолчал и некоторое время смотрел в пространство. Обычно наш капитан был сама жизнерадостность, неизменно сиял юмором и добротой… Неожиданно став грустным и сугубо серьезным, он, казалось, даже постарел лет на десять. На загорелом лице резче обозначились морщины; прежде они казались мне лучиками смеха, но теперь виделись шрамами постоянных тревог. Он провел рукой по лбу, крупная ладонь ненадолго прикрыла глаза.
– Если я расскажу вам, чем продиктовано такое решение… Наши эпохи сообща постановили, что вам не следует знать о… – капитан вновь помедлил, перевел дух, – о несчастье, постигнувшем будущее. От этого-то знания мы вас и ограждаем. Мы, экипаж «Гнездышка», – всего лишь горстка в составе тысячных сил, удерживающих нынешнее положение дел. Мы обычно общаемся только с внедренными агентами, сами же предпочитаем наблюдать издалека.
– Агенты, значит, – повторил Бронсон.
– Да, – извиняющимся тоном произнес Рен. – Среди вас, в смысле, в до-энкефалонских эпохах, живут наши люди, выдающие себя за местных уроженцев.
Я открыла рот, но он продолжал:
– Понимаю, как это выглядит, но и вы нас поймите. Мы нуждаемся в своего рода полиции, которая выслеживает и ловит наших людей, путешествующих без разрешения, ибо нарушители соглашений могут исказить и развратить ваши эпохи, распространив сведения из будущего. Мы и вас подобрали, возвращаясь с проваленного задания: нам было поручено задержать одного такого нарушителя, но не удалось. Вы подвергались смертельной опасности; законы Лиги не воспрещали мне взять вас на борт. Увы, у моей команды и у меня самого нет привычки к постоянному общению со столь проницательными гостями… – Он улыбнулся. – Я знал, что падение нашей маскировки – лишь вопрос времени!
Мы с Бронсоном так и не положили в рот ни кусочка. Услышанное от капитана нуждалось в серьезнейшем осмыслении. Потрясающее откровение Рена несло в себе несомненный заряд правды, лишь подкрепленный искренностью его поведения; нам и в голову не пришло усомниться в истинности услышанного.
Я тут же переоценила впечатления и воспоминания последних пяти дней. Обрело смысл все, прежде казавшееся мне подозрительным, – легкие, но в то же время заметные нюансы физического облика и здоровья команды, странная смесь нового и старинного в корабельном убранстве, отрывочная информированность Рена. Стало окончательно ясно и то, что я чувствовала интуитивно: капитан ни в коем случае не желал нам зла. Меня по-прежнему снедало жгучее любопытство о Лиге Энкефалонских эпох и ее удивительной тайне, но я вдруг с особенной остротой осознала, сколько сделал для нас Рен. Он не просто спас нас посреди океана. Он самым трогательным образом приспособил к нашим нуждам свой корабельный мирок, восславив тем самым некогда принятые обеты. Бог с ними, с непостижимыми тайнами грядущих эпох! Я отчетливо видела, чего стоила Рену непоколебимая верность принципам. Как он в эти минуты напоминал мне брата!..
– Спасибо вам, капитан Рен, – сказала я наконец, – и за объяснения, и за доброту. Учитывая все, что вы нам рассказали, могу представить себе, сколь многие на вашем месте покинули бы нас на милость океана.
Необходимо заметить, что Бронсон успел достаточно сильно привязаться к Рену, а стало быть, острее прочувствовал и обман. Поэтому он молчал гораздо дольше, чем я.
– Да, – сказал он, и я заметила у него на скулах легкий румянец. – Мы от души благодарим вас за гостеприимство на борту этого корабля… из каких бы странных краев вы ни происходили.
Рен вздохнул с облегчением.
– Ценю ваше понимание и доброту, – сказал он. – Право, я вовсе не осудил бы вас, надумай вы напрочь от меня отвернуться.
– Допустим, отвернулись бы, и что дальше? – спросил Бронсон.
У моего мужа доброе сердце, неизменно склонное прощать; он ни на кого не мог подолгу сердиться, и капитан не стал исключением.
