прочими опасностями Темной эпохи, ничего так не боятся, как лапены.
Поэтому здесь необходимо сказать несколько слов об этой болезни.
Первые ее симптомы – выраженные усталость, уныние и сонливость. Жертва заболевания сильно падает духом, мир кажется давящим и мрачным, существование – безысходным. Выжившие описывают, как постепенно сужается зрение; мир словно съеживается по краям. С течением времени больной все больше слабеет, становится вялым, отвергает еду и питье, утрачивает интерес ко всем, кого прежде любил, а в итоге – даже и к собственной жизни…
С тех пор мне довелось лично повидать одержимых лапеной, так что подтверждаю: зрелище жуткое. Обыкновенно больной медленно угасает от жажды и голода, ввергая свою семью в ужасное горе. Может показаться, будто человек сознательно выбирает смерть, но на самом деле это не так. Это действительно болезнь, сопротивляться которой страдалец не в состоянии. И есть еще кое-что, о чем мне следовало бы упомянуть с самого начала.
Лапена заразна. Причем весьма и весьма…
От нее не найдено могущественного лекарства, но есть вещество, способное в некоторых случаях предотвратить болезнь или облегчить ее течение: это золото. Почему – врачебная наука не может ответить. К тому же целительный эффект наступает далеко не всегда. Впрочем, молва утверждает, будто сей ценный металл не единожды отвращал болезнь и даже спасал жизни. Джильберто поведал нам о случае, который наблюдал своими глазами: его дальняя родственница пошла на поправку после того, как ее силой заставили посмотреться в зеркало из чистого золота. Другие люди прибегают к средствам, которые иначе как радикальными не назовешь. Кто-то, думая оборониться, носит золотые кирасы, другие пьют воду, настоянную на золотых крупицах, иные даже пронзают золотыми иглами свою плоть. Вот какими причинами объясняется величайший спрос на золото, существующий в Папских государствах; здесь дорожат каждой унцией, могущей пригодиться для избавления от лапены.
Что ж, мы явились во всеоружии. Еще в Бостоне потратили небольшое состояние, закупая золото для этой поездки. И та часть, которую мы отдали Ильдефонсо, зря не пропала, если поможет нам благополучно достичь цели. Шадрак также снабдил нас картами Папских государств, самыми лучшими, какие у него были. Нам досталась стеклянная карта, переданная другом, десятью годами ранее посещавшим Толедо, и еще чайная карта, чтобы находить себе кров.
О поездке на восток, в Муртию, писать особо нечего – благодаря водительству Ильдефонсо она прошла без происшествий. Мы- то думали, что наше золото оплачивает лишь его услуги проводника; но то ли Джильберто шепнул словечко племяннику, то ли благородство возобладало – наш Ильдефонсо взял с собой двоих кузенов ради вящей защиты. Нам якобы мог угрожать катровал, он же четырехкрыл, – ужасное чудище, оснащенное, как явствует из названия, четырьмя крыльями; оно обитает в чащобах Темной эпохи, но в поисках пищи временами покидает лес. Никаких четырехкрылов по пути в Муртию мы не встретили, но присутствие двоих кузенов, известных нам лишь под прозвищами Рубио и Эль Сапо, надежно ограждало нас от разбойников с большой дороги, чьи поползновения определенно могли испортить поездку. Рубио был худым и высоким, с кудрявыми светлыми волосами. Он носил меч и кинжал, причем напоказ чистил зубы коротким клинком после каждой трапезы. Эль Сапо, в противоположность ему, был квадратного телосложения, а бо?льшую часть зубов потерял в прежних боях; его намозоленные кулаки стоили двух хороших дубин. Если добавить к этому внятно-угрожающее молчание Ильдефонсо, становится ясно, что благополучное путешествие нам обеспечено.
Местность кругом Севильи была засушлива, невзирая на то, что стоял февраль месяц. Ильдефонсо считал ее всхолмленной, но лично мне пейзаж показался совершенно плоским. Мы путешествовали верхом, задавали лошадям корму в придорожных гостиницах, селян же на своем пути почти не встречали. Чем дальше на восток и, соответственно, чем ближе к границам Темной эпохи, тем больше попадалось нам пустых деревень. Там же, где еще оставались жители, люди держались сами по себе и к общению с иноземцами не стремились. Мы все более ценили то обстоятельство, что на всем пути следования наш проводник был хорошо известен как торговец. Содержатели гостиниц оставляли обычную подозрительность и заселяли нас, не задавая лишних вопросов. Тем не менее было очевидно, что эпидемия не просто разобщила деревни. На мой взгляд, она сделала гораздо больше: сделала население угрюмым, неприветливым, а то и враждебным. Продвигаясь все дальше, всматриваясь в суровые лица хозяев гостиниц и других путешественников, я все отчетливей понимала, как нам изначально повезло с Джильберто: подобной щедрости и доброты мы более не встречали.
Итак, через десять дней после отъезда из Севильи мы прибыли в Муртию. В последний день путешествия наши спутники заметно притихли; впрочем, они и прежде особой разговорчивостью не отличались. На Рубио еще временами нападала общительность, но большей частью нас окружало очень серьезное, если не сказать скучное, трио телохранителей. Я же понемногу начинала нервничать, раздумывая о предстоявшей встрече. При любом раскладе ничего хорошего ждать не приходилось. Либо мы найдем Бруно мертвым, либо вступим в весьма неприятное противоборство с властями деревни…
Въехав в Муртию около полудня, мы спросили дорогу у привратника, и он направил нас в контору шерифа.
