«Я бы опять все то же самое сделала!» – твердо сказала она себе наконец. После чего сосредоточилась на будущем, на том, что ждало ее впереди. Не важно кто, как и почему – важно лишь то, что в Севилье ее встретит человек, способный показать путь к дневнику Минны. София усердно напоминала себе об этом, стискивая в кулаке серебряную катушку и отчаянно надеясь, что все ее ошибки и оплошки тоже были частью высшего плана.
«А если меня снова обманут, – думалось ей, – я, по крайней мере, на Барра с Каликстой могу уповать. Уж они-то меня в июле там подберут».
Капитан Размышляй, как и обещала Угрызение, показал себя очень умелым судоводителем. Спокойное течение плавания позволяло думать о продолжении путешествия, а не о возможных опасностях, грозивших кораблю. Нигилизмийцы вежливо не обращали внимания на пассажирку. Они, судя по всему, считали ее новообращенной, еще не выученной полностью контролировать свое поведение, а значит, подверженной недолжным всплескам эмоций. Поэтому Софию попросту обходили.
Ей, со своей стороны, оказалось вовсе нетрудно платить им той же монетой. Тем более что первые несколько дней у нее своих забот хватало: тут и переживания, и морская болезнь… Когда же она устала от запоздалых раскаяний и решились следовать намеченным курсом, ее внимание снова обратилось к бисерной карте, что лежала нераспакованной в рюкзаке.
«На ней Папские государства, куда мы собираемся, – твердил Тео. – И потом, это я ее нашел. А что взято, то свято!»
«Вот бы ты сейчас был здесь, со мной», – мысленно отвечала София.
Вздохнув, она развернула плотную ткань и выложила на маленький столик в каюте. Положила пальцы на полотно – и нырнула в сухую, жаркую, неподвижную атмосферу пейзажа Папских государств. К ее удивлению, морская болезнь тут же испарилась без следа. Подметив это, София стала спасаться в карте долгими дневными часами. Бывало даже, что, вернувшись к обычной реальности, София на некоторое время сохраняла чувство устойчивости, и тогда тошнота ее отпускала.
Так выработался некий распорядок. Она укладывалась на ночлег, пребывая в карте, под темным, усеянным звездами небом Папских государств, – там качки не было вовсе. Утреннее пробуждение взбаламучивало желудок. София тотчас ныряла в карту примерно на час, чтобы привести себя в порядок ради завтрака с нигилизмийцами. Потом проводила остаток утра за чтением Эспаррагосы. После обеда делала записи в тетради и, если позволяла погода, сидела на палубе. После ужина София вновь пряталась в карту. В ней встречались огненные закаты, напоминавшие: где-то там, за бурными водами, лежала настоящая, твердая, основательная земля.
Казалось, карте не было конца и края. По ней можно было бродить годами. А вот Эспаррагоса иссяк до обидного быстро: к концу первой недели София уже перечитывала его. На восьмой день плавания капитан Размышляй немало удивил ее, появившись на палубе со стопочкой книг.
– Я не столь наблюдателен, – сказал он негромко, – но кое-кто из пассажиров подметил, что у вас закончилось чтение. У меня в каюте, знаете ли, есть кое-какой книжный припас. Расправитесь с этими – милости прошу, не стесняйтесь.
Как выяснилось, он принес ей другие трактаты по истории Папских государств. Одна книга повествовала об эпидемии. Другая описывала орден Золотого Креста. Третья, полностью посвященная Темной эпохе, оказалась написана не кем иным, как Фульгенцио Эспаррагосой. София радостно углубилась в их изучение, мысленно благодаря нигилизмийцев за заботу, – при всем том, что никто из них сознаваться не пожелал.
Она премного наслушалась о Темной эпохе, но, как ни широк был круг Шадраковых друзей-путешественников, ни один там не бывал. «Жителям Папских государств, – так начинал свой труд Эспаррагоса, – Темная эпоха и знакома, и в то же время враждебна».
«Знакома – ибо тень ее лежит на каждом из нас. А враждебна оттого, что при всей близости расположения мы очень плохо знаем ее. Вскоре после Разделения Папский престол запретил посещения Темной эпохи. Ее границы бдительно охраняются орденом Золотого Креста. Но даже орден не может ежечасно присматривать за всем периметром; это значит, что люди постоянно проникают туда, подвергаясь величайшей опасности. Там, например, есть деревья, именуемые „эспинас“, или шипоносцами. Стволы и сучья у них черные с радужным отливом, и повсюду шипы, подобные звериным клыкам. При малейшем ветерке они начинают кусаться, и любой их укус смертелен. Есть тварь, именуемая „четырехкрыл“; его черные перья сверкают на солнце, и это поистине летучий брат шипоносцев. У него острые когти и матово-черный клюв, чьей свирепости соответствует желтое пламя глаз. Четырехкрыл ростом примерно с человека; он вполне способен растерзать стадо овец, прогнать лошадей и выжить из дома целое семейство, дабы отложить яйца. Теперь они редко встречаются, поскольку на них десятилетиями неустанно охотились ордена. Однако ни одно из этих чудищ не наводит такого ужаса и не унесло стольких жизней, как моровое поветрие, или лапена.
Книга, которую ты, читатель, держишь в руках, содержит историю Темной эпохи в том виде, в каком она известна сегодня
