– Тут люди воюют не за русских, не за таджиков, не за чеченцев и не за удмуртов. Тут люди воюют за все народы нашей страны. За Родину нашу, она у нас ОДНА. Так что кругом, и пошел на фиг, чтобы я тебя больше не видел.
Скинхед развернулся и попер на фиг, но по роже видно, что мальчик начинает прозревать, ничего, продолжим лечение. А Машуни все еще нет.
И в беспокойстве иду к дороге, а что я еще щас могу сделать, узнает полковник о самоуправстве начтыла, он ее порвет (как барбос тузика за рваную грелку), после косяка разведчиков он злой как сто тысяч голодных хищников.
Откуда-то появился Ахундов и, уставившись мне в глаза, говорит:
– Как ты тут, Виталий? Машу ждешь?
– Да, товарщ майор.
– Ты Машуню нашу, старлей, не обижай, я не посмотрю, что ты комиссар дивизии, обидишь – убью. (По интонации видно, убьет.) Мария геройская девчонка, она меня прикрыла в бою.
– Да вы что, серьезно?
– Ну да, немцы в крепости меня сильно обложили, и патроны кончились, махаю ППД и лопаткой, тут Маша поддержала из ДП да бойцов послала на выручку, отбились. А то бы и меня там, рядом с Фирангиз и детьми положили бы.
И майор, вспомнив свою красавицу любимую, опять замкнулся, уйдя в свое горе. Надо его понемногу вытаскивать из кризиса.
– Слушай, майор, ты же мусульманин.
– Да.
– Всё и все в руках Аллаха, понимаешь, не нам решать, когда кому умирать, тем более твои детки и жена теперь в раю. А жизнь продолжается, Вагит, и жить надо, надо жить и бороться против фашистов и за счастье других людей.
Тут послышался звук моторов и свет фар показался, правда, скудный, светомаскировка Вермахта. Машины как захватили, так и ездим. Наконец фуражиры (или как их назвать, провиантмейстеры, что ль?) подъехали на двух «блицах» с приконтаченными телегами. Машины остановились, и из кузова одного «блица» послышалось мычание, а со второго спрыгнули тыловики и ЗАРовцы. И, само собой, госпожа начтыл собственной персоной.
– Товарищ интендант третьего ранга, можно вас на минутку, – говорю я, зверски схмурив (или нахмурив?) брови.
– Да, товарищ комиссар, – хитропопо улыбается она, – товарищи красноармейцы, скот в загон, там бойцы должны были подготовить, а остальной провиант на склад. Я позже приду, Глафира, ты за главного.
Все опять запрыгнули в машины, и даже Вагит, ну чтобы не быть третьим лишним, сел в телегу, меж мешков, микроколонна уехала, и мы остались одни.
– Послушай, ты, интендантишка, ты что, вообще бурой стала, что себя генералом почувствовала, а?
– Не поняла, ты что, наезжаешь на меня?
– Да я тебе щас, финансовая душонка, всю ж… напинаю, ты что, охренела, нюх тотально потеряла? Ты давно не в ГНИ, ты на войне, и ты тут военнослужащий. И обязана выполнять приказы, а ты тут самодеятельность устроила. Почему полковник не в курсе? Какого хрена я должен тебя искать, переживать и мучиться. ИДЕТ война, понимаешь, чудо недоделанное. Это тебе не по Кингисеппу рассекать, да в мини-юбочке. Если с тобой что-нибудь случится, как мне потом жить?
Но тут хитрая, ж… сто-титькастая бестия (прочуяв ситуацию и оценив градус праведности моего гнева) обняла и закрыла рот поцелуем, блин, умеют женщины уходить от разборок, потом мне было уже не до разборок. А потом мы пошли спать. Вот такие вот дела.
Глава XVI
«Заветы Ильича»
Просыпаюсь, рядом Маша лежит, мы в шалаше, лето ведь, а с милой рай в шалаше (и в Куршавеле, говорят, с милой рай, не знаю, не был, ни с, ни без). Раз я проснулся раньше, значит, моя очередь удивлять, потому скачу на поляну цветов насобирать, она прочухается, а у фейса букет. Насобирал я, конечно, не орхидеи, но главное, от чистого сердца, бесшумно ступая (как мне кажется), подношу цветы к ложу нашему (кусок тента, под ним сено, сам вчера с бюссинга срезал, ну который спалили). Кладу букет у лица, она дрыхнет неслабо, и от нее вибрация, как от Нокия 3310 (уже не все помнят, наверно, данный агрегат).
Беру сенинку (по аналогии с соломинкой), щекочу ноздрю Машундры, богатырский чих, и Маняндра открывает глазыньки. Рыльце пока бессмысленное, она смотрит вокруг, пытается осмыслить, что да как и что за веник рядом.
– Проснулось, чудо великое, – говорю я и, взяв букет, протягиваю ей. Она вдыхает запах и говорит:
