Прежде чем уголек на ветке совсем потух, Барнаба еще раз протянул руку в расщелину и поглядел на глаза. Они были всего лишь нарисованы. Священнослужитель протяжно вздохнул. Радужка глаз была яркого, убедительного зеленого цвета. Кто бы ни нарисовал это, похоже, он как следует постарался передать этот цвет. Ни на одном другом рисунке Барнаба не заметил этой зелени.
— Какие же мы все-таки трусы, — негромко пробормотал он. Интересно, что означают глаза? Он поднял глаза к своду пещеры, где уже не мог разглядеть схематичные фигурки, нарисованные обуглившимися ветками. — Кем вы были? И куда ушли? Вас что-то прогнало отсюда?
Барнаба вспомнил ощущение того, что за ним наблюдают. А затем громко рассмеялся. Даже если здесь когда-то было какое- то существо, пугавшее жителей этой пещеры, должно быть, оно мертво уже не одну сотню лет. Эти рисунки ужасно древние!
— Единственное, что здесь есть страшного, это наша буйная фантазия, — очень громким голосом произнес Барнаба. И собственные слова почти убедили его.
Торговля лошадьми
Открыв глаза, Шайя увидела лицо своего отца. Он казался обеспокоенным. Впервые за столько лет. Может быть, ему жаль? Или это она уже поглупела? Ее рассудок изжил себя… Девушка заморгала. Глаза не болели. Неужели это означает, что ничего не произошло? Или что целитель очень хорошо разбирается в своем искусстве?
— Все получилось, Мяу?
— Я занимаюсь своим искусством уже много лет, премудрый Мадьяс. Поэтому меня и выбрали, чтобы помочь в этой ситуации.
— Не учи меня! — прошипел бессмертный. — Все получилось или я должен опасаться, что Шайю четвертуют?
Целитель униженно склонил голову.
— Я ни в коем случае не думал о том, чтобы умничать в присутствии бессмертного Мадьяса. Униженно прошу прощения, если слова, которые я выбрал, произвели впечатление, будто я…
— Насрать на извинения! — взвился ее отец. — Я хочу знать, заметит ли что-то этот негодяй, когда сунет в нее свой член. Тогда он потребует назад своих кляч. И отвечай как можно яснее, без своих обычных высокопарных речей, Мяу! Не думай, что я такой глупый, что не замечу насмешки за твоими словами.
Шайя закрыла глаза. Как она могла быть настолько глупа, что поверила, будто что-то изменилось. Дело в лошадях, а вовсе не в ней.
Она все еще лежала на столе, крепко привязанная кожаными ремнями. Ноги раздвинуты. Отчаянно борясь с собственной горечью… И со слезами. И… Она должна знать, что сделал ей целитель. Она ведь боец. Она не имеет права предаваться самосожалению. Судя по всему, Шен И не вонзал ей иголок в мозг. Значит, нужно воспользоваться своим разумом!
— Ни один мужчина, который будет брать штурмом врата в тайный сад принцессы, не заметит, что врата уже однажды открывались.
Что? Что сделал с ней целитель?
— Это не какой-то там мужчина. Это бессмертный будет брать… эти ворота штурмом, — уже немного спокойнее произнес ее отец.
Шайя не поверила своим ушам. Открыла глаза. Сердце подпрыгнуло. Неужели Аарону удалось? Неужели он убедил девантаров все же разрешить запретную свадьбу?
— Видите, как светятся глаза прелестной Шайи, бессмертный. Это в них отражается блеск вновь обретенной девственности.
— Вновь обретенной девственности, — презрительно фыркнул ее отец. — Барышники, вот мы кто. И это не спрячешь за красивыми словами. Однако церемония требует девственницы, в этом посланник не оставил сомнений.
— И эту девственницу мы сегодня создали, всемогущий Мадьяс, — вежливо, но решительно произнес Шен И.
— И кому же меня должны отдать в жены? — Больше Шайя терпеть не могла. Ей хотелось облечь мечты в слова. Хотела,
