Квадратный корень из лета

лимонным соком на порез от бумаги, поэтому я вообще перестала заходить в Интернет, отключила уведомления и стерла все профили. Я ждала.

Я уже хотела сказать Томасу, что у меня нет электронного адреса, что та, кому он послал письмо, находится не в этой реальности, когда

время

снова

перезагрузилось.

Умляут успел куда-то смыться, Томас не сидел на стуле напротив, а отправлял что-то в духовку и спрашивал через плечо:

– Хочешь посмотреть телевизор?

– Уже поздно. Я пришла свет выключить, – пробормотала я, вставая. Теория струн мне нравится чисто теоретически, а не в собственной кухне среди ночи. Чары разрушились. Я ищу возможность как-нибудь поправить, иначе прожить прошлое лето, а не события пятилетней давности. – Может, в другой раз…

Я ожидала, что Томас поднимет шум или издаст цыплячий писк в знак того, что я трусиха, но когда я пошла к двери, он зевнул и потянулся – мышцы взбугрились под рукавами кардигана.

– Ты права, у нас все лето впереди, – сказал он, прислонясь к духовке. Я помахала ему на прощание. – Масса времени.

Уже светало. Получается, мы с Томасом проговорили всю ночь. По дороге в пристройку мне попался Нед.

– Гротс, – официально кивнул он и невозмутимо сблевал в кусты.

Лежа на кровати, я думала о словах Томаса, что у нас масса времени. Это неправда, но приятно слышать. Я записала это на стене и наконец уснула. Снились мне шоколад и лаванда.

Пятница, 18 июля

[Минус триста двадцать]

Спустя пару часов я проснулась навстречу солнечным лучам и куску шоколадного торта на моем пороге. От порога торт отделяла тарелка, а это уже существенная разница между прежним и нынешним Томасом. Какой другой полуночный пекарь оставил бы торт у моей комнаты – Умляут? Котенок сопел у меня в ногах. Под тарелкой лежал сложенный листок бумаги, исписанный крупным почерком Томаса.

«Смешай масло с сахаром до однородной массы, добавь взбитые яйца и муки с разрыхлителем – на два яйца по четыре унции каждого ингредиента. В муку добавь две столовые ложки какао-порошка, получится шоколадный пирог. Выпекай при 150 градусах в течение часа. Поверь, это по силам даже тебе».

В саду цветут гортензии, светит солнце, и я наконец поспала. Alles ist gut[20]. Признание того, что Колбаса – еще не конец света, позволило мне наконец прикрыть глаза. Неужели мы с Томасом друзья? В двенадцать лет, если бы меня спросили об этом, я бы ответила ударом в нос. Наша дружба просто была, и все, вроде силы тяжести или нарциссов по весне.

Я стояла на пороге с тортом, запиской, котенком и мыслью, что мы с Томасом говорили, пока не взошло солнце, и от этого хотелось говорить еще и еще. Рядом со мной Умляут выделывал сальто в солнечных лучах.

Я подхватила котенка и пошла на кухню, где меня ждал второй сюрприз за утро – новый мобильник. Под ним тоже лежала записка, на этот раз более вразумительная: «Sie sind verantwortlich fur die Zahlung der Rechnung. Dein, Papa»[21].

Отставив тарелку с тортом на подоконник, я нетерпеливо, будто разворачивая подарок на Рождество, надорвала коробку и поставила телефон заряжаться. Мою старую сим-карту папа скотчем подклеил на коробку. Теперь я смогу узнать, прислал ли Джейсон эсэмэску о времени нашей встречи. Я смогу спросить, что произошло в комнате Грея, исчезала я или нет.

И задать главный вопрос: что случилось с нами?

– Хововый товт!

Я оторвалась от заряжающегося телефона и увидела, что растрепанный Нед в пижамных штанах вылез из своего гнезда. Среда и пятница – его рабочие дни в «Книжном амбаре», и значит, подниматься ему довольно рано. И он жует мой торт.

– Кавумаев… – Он проглотил кусок в один глоток, как удав, и начал снова: – Как думаешь, Томас испечет большой такой для вечеринки?

В первый раз братец заговорил со мной о вечеринке, однако не поинтересовался, не против ли я. Клянусь всеми гортензиями и сном в мире, alles ни фига не ist gut. Я схватила сумку и наполовину зарядившийся телефон и выбежала из дома.