Квадратный корень из лета

– Я отключила вывеску, – сказала я, пробираясь к слуховому окну. Дождь хлестал уже горизонтально – не самая погода туристам пастись в книжных; чересчур даже для тех, кто смыслом жизни себе поставил купить какое-нибудь таинственное первое издание. За окном все казалось исхлестанным, иссеченным. За разверзшимися хлябями море вздымало вспененно-белые, будто покрытые глазурью волны. Одиннадцать утра, а темно, как ночью: в магазине горят все лампы. Находиться в самом сердце книжного, этакого светоча во тьме, все равно что сидеть на космической станции.

Мне хочется улететь. В последний раз я была здесь с Греем в тоннеле времени.

У меня по-прежнему нет догадок насчет того, что происходит. Мне казалось, с тоннелями я разобралась – это просто воспоминания высокого разрешения, но ведь из одного тоннеля я вернулась с фотографией мамы.

Существует принцип бритвы Оккама: когда у тебя много разных теорий, а фактов нет, самое простое объяснение, для веры в которое требуется наименьшее число прыжков веры, будет правильным. А самое простое объяснение происходящему в следующем: 1) я читала дневники, и картинка возникала на страницах, то есть 2) я, обезумев от горя, сама заставляю открываться тоннели во времени.

Неужели это правда? Я сумасшедшая?

Развивать эту мысль не хотелось. Даже если все происходит в моей голове, даже если я это все придумала – я хочу, чтобы это было правдой. В каждой воронке времени, в которую меня затягивает, я целую Джейсона, вижу Грея, нахожу себя.

– Как считаешь, ставить рядом Теда и Сильвию? – поинтересовался папа.

– Соф организует общественный протест, – сказала я, обернувшись от окна.

– Это же романтично, найн? – Папа выровнял книги на полке, сделал пометку в своем списке и посмотрел на меня: – Совсем как вы с Томасом. Знаешь, я был совсем немного старше тебя, когда познакомился с твоей мамой.

Я ошеломленно заморгала, глядя на него.

– Ты знаешь, что на столе для тебя лежит книга? – спросил отец. – Может, это от Грея?

– Оу. – Я помедлила в дверях, ожидая, что отец что-нибудь объяснит, расскажет про маму, про Грея. Ничего не дождавшись, я добавила: – Я обедаю с другом в кафе. Принести тебе сандвич?

– Я-а, – отмахнулся отец, жестом отправляя меня восвояси. Готова спорить, он не поднимет глаз несколько часов. Если я не положу сандвич ему под нос, он и поесть забудет. Я скорблю в тоннелях времени. Отец скорбит в своих мыслях уже много лет. Как пошла бы жизнь, останься мама жива? Тогда мы с Недом не выросли бы здесь с Греем.

В хаосе на столе я отыскала биографию Сесилии Пейн-Гапошкиной, аспирантки, открывшей, из чего сделана Вселенная. Солнце, звезды и все остальное – это водород.

«Для Готти, – значилось на обложке почерком Грея. – Открой свою Вселенную».

В октябре в год его смерти мне исполнилось семнадцать. Это что, подарок? Книга? Грей никогда не дарил книг. Он говорил, это значит искать легких путей. Нед, Соф и папа дарили мне футболки, лак для ногтей цвета лаванды, подарочные карты. Грей подарил мне телескоп. Жуков, залитых смолой. Защитные очки для химической лаборатории с моими инициалами, вытисненными на шнурке. Подписку на «Нью сайентист». Серебряные серьги-гвоздики в виде квадратного корня.

Не знаю, что и думать об этой книге.

Когда пискнул телефон, я хотела-предполагала-надеялась, что это Джейсон, но это оказался Томас. Против всех ожиданий, они с Соф и Мег подружились на почве комиксов и поехали в Лондон подписываться на «Запретную планету». Томас прислал мне картинку «Мстителей Западного побережья: затерянных в пространстве и времени». Я узнала запачканные краской пальцы Соф, поднятые перед камерой. И еще в эсэмэске была строчка: «Надеюсь, в зеленом спандексе – это ты?»

От Соф тоже пришла эсэмэска. Я не стала отвечать ни тому, ни другой, вернувшись к надписи на книге. Взяв ручку, я записала на внутренней стороне обложки: «Принцип Готти Г. Оппенгеймер, версия 3.0».

«Почти все во Вселенной состоит из водорода – по крайней мере, среди тех пяти процентов, которые мы видим. Остальное – темная энергия и темная материя, с которыми мы еще не разобрались.

А что, если есть и другие варианты?

Может, реальностей не две, а больше? Бабник Шрёдингер утверждает, что каждый раз, когда разлагается – или не разлагается – атом, с каждым принятым нами решением Вселенная как бы расщепляется. Начиная с Большого взрыва, мир разворачивается, тянется в разные стороны, как ветви дерева. Это и называется бесконечностью».

Я подписала эти самые ветви:

– мир, где я никогда не целовалась с Джейсоном (или мир, где мы не держали в секрете наши отношения);