Дождь лил еще четыре дня. Томас пропустил свою подработку в «Книжном амбаре»: по молчаливому соглашению, мы засели в моей комнате, играя в «Четыре в ряд» и поедая корявенькие
Будто он никогда не уезжал. А после тех объятий на кладбище между нами возникло что-то еще – случайный, невысказанный интерес…
Когда дождь наконец перестал, мы отправились искать капсулу времени. Прошло всего три недели с инцидента по выкручиванию яблока с ветки, но с тем же успехом могли пролететь и несколько лет: плющ разросся совершенно как в джунглях, над гниющими фруктами на земле роились осы, а трава давно переросла стадию «пора подстригать» и приближалась к состоянию «прическа Неда».
Грей бы нам головы поотрывал. Ему нравился дикий, запущенный сад, где не признавалось разницы между травой, клумбой и деревьями. Летом на лужайке невозможно было вытянуться – дед сажал луковицы желтых тюльпанов как попало. Но теперь сад превратился черт-те во что. Это уже не запущенность, а запустение, будто без Грея всем на все наплевать.
– Как я по этому соскучился, – сиял Томас, снимая штормовку. – По запаху после дождя. Клянусь, в Канаде после дождя пахнет по-другому.
Парадокс Бентли говорит, что гравитация стягивает материю в одну точку. Похоже, для нас с Томасом такой точкой была эта самая яблоня. Томас потянулся вверх, сверкнув голым животом, и захлестнул курткой высокую ветку, обдав нас дождем брызг.
– Упс, – сказал он, извернувшись, чтобы оказаться ко мне лицом. – В этом дереве есть что-то особенное, правда?
Мы стояли мокрые от дождевых капель, с серебристой влагой на волосах, словно в росе. Томас смотрел, как я утираю лицо краем рукава.
– Петрикор, – выпалила я.
– Это кто-то из клингонов?[24]
– Так называется запах сырой земли после дождя. Мокрые бактерии.
Ну, Готти, ты даешь. В последний раз, когда ты была с Томасом под яблоней, погасли звезды. А сейчас ты завела разговор о мокрых бактериях.
– Точно, петрикор, – отозвался Томас. – Звучит как придуманное Соф название рок-группы или как немецкий твоего папы.
– Кстати, папа сказал мне напомнить тебе позвонить маме, перестать стирать сообщения с грифельной доски и делать вид, что позвонил. – Я потыкала мокрую землю мыском ноги. – Что бы ты ни натворил, тебе нужно иногда с ней разговаривать. Например, о том, что через месяц ты переедешь в соседний дом.
– Ага, – сказал Томас и привалился к стволу. – В соседний дом.
Возникла пауза. Я знала, что Томас не ладит со своим отцом – на грифельной доске от отца не было ни единого сообщения. Но разве я не должна поднять вопрос о его матери?
Томас лукаво улыбнулся:
– А почему ты решила, что я что-то натворил?
– Инстинкт, – вырвалось у меня. Томас захохотал. – Прошлый опыт. Фундаментальное знание тебя. Список твоих подвигов. Свиньи на ярмарке. Мистер Татл. Непреодолимое нехорошее предчувствие.
Пока я перечисляла события нашего прошлого, мысли перескочили в будущее: Томас будет жить в соседнем доме, пролезать через дыру в заборе, мы вместе станем ездить в школу, есть хлопья и общаться в «Книжном амбаре». Он дома, и наступивший год будет совсем не таким, как прошлый.
Томас улыбнулся, спиной оттолкнувшись от ствола.
– Давай кто быстрее? – Он забросил ногу на низко растущую ветку, и не успела я глазом моргнуть, как Томас оказался на несколько футов выше меня, – я увидела подошвы его «адидасов». – Он по-прежнему здесь!
– Кто он?
Мы же вроде собирались откапывать капсулу времени!
– Поднимайся, покажу! – Он высунул голову из густой листвы и протянул мне руку.
Усевшись на удобной крепкой ветке рядом с Томасом, я открыла рот, но он прижал палец к губам и показал в гущу листвы. В развилке ветвей был втиснут проржавевший жестяной сундучок, бежевого цвета сейф для мелочи, с ручкой сверху и петлей для
