Инстинкт говорил мне, что за дверью кухни находится моя спальня – через неделю после сегодняшнего дня. Вселенная уцелела.
Томас провел пальцем по моей руке и прошептал мне в губы:
– Нам, наверное, пора в постель.
От удивления у меня вырвался какой-то писк.
– По отдельности, извращенка, – засмеялся он. – Пока Нед не ворвался и не убил меня.
– Мне туда… – Я показала на открытую кухонную дверь. Я права, через нее можно войти в мою комнату, где на потолке тускло отсвечивают звезды и никакая гроза не бушует за окнами. Книги, которые я оставила разбросанными на кровати, аккуратно сложены на письменном столе, и – ого! – на моей подушке спит Умляут. Я вернулась не совсем в ту реальность, которую оставила.
Но не обязательно в лучшую.
На стене, среди уравнений, образовалось озерцо темной материи, будто чего-то выжидавшей.
Вечеринка через неделю. Я прошла через худшие дыры во Вселенной, чтобы попасть сюда. Вряд ли Вельтшмерцианово исключение так запросто меня отпустит.
И я не могу взять с собой Томаса. Если сегодняшний Томас прыгнет на пять дней вперед, он вытеснит себя-будущего, и реальность все равно останется искаженной. Его место здесь, а мое в будущем. Только я могу проходить через тоннели во времени.
Вот какие у меня варианты: (а) воспользоваться представившейся возможностью и рассказать Томасу о Джейсоне. Я остаюсь в кухне с этой правдой, а Вселенная постепенно схлопывается.
Или (б): я прохожу в дверной проем. Вселенная в безопасности, но моя ложь остается при мне.
В любом случае, миру конец.
Не давая себе времени передумать, я обернулась и поцеловала Томаса, сильно и быстро, всасывая его нижнюю губу, не отпуская ее несколько отчаянных секунд, прежде чем мне придется уйти, прежде чем мне придется…
Отступив, я начала отходить назад, и вот я уже стою в своей комнате. Легкие готовы взорваться от этих нескольких шагов.
За открытой дверью сад нежится под лучами рассвета.
– Спокойной ночи, – сказала я, хотя в комнате никого не было.
Воскресенье, 10 августа
Меня разбудило солнце, лившееся в окно. Судя по часам, сегодня воскресенье. Голова болела. Я медленно выплывала из сна, глядя в окно, увитое плющом и занавешенное темным веществом, и думая о поцелуе, изменившем Вселенную, который был на моих губах всего несколько часов назад и никогда не существовал для Томаса.
Прошлое не изменить.
Я повернулась на бок, борясь с философией и придавленным непонятной тяжестью одеялом.
Рядом со мной на кровати лежал Томас. Ничего себе! Я со сверхсветовой скоростью перешла от полусна к абсолютному бодрствованию.
Он еще спит; его дыхание теплое, глубокое и ровное, как метроном. Я смотрю на него, смотрю на губы, которые целовала уже не однажды. Томас Алторп, который сказал, что я ему нравлюсь, вместе с которым я изменила Вселенную, который спит со мной в одной постели… Ну, в каком-то смысле.
Может, он и провел здесь ночь, но он полностью одет и лежит поверх одеяла. И все равно я встревожилась: я прошла через отрицательную энергию, чтобы сюда вернуться. Во что я нас втянула подобной быстрой перемоткой?
Я облизала губы и подышала на Умляута проверить свежесть утреннего дыхания. Котенок – это хороший знак. Не может реальность, где он снова рядом, быть плохой. Затем я тряхнула Томаса за локоть.
– Томас, – прошипела я. – Томас, проснись!
Он заморгал. Лицо наполовину впечаталось в мою подушку. Увидеть его без очков – все равно что узнать какую-то тайну.
– Привет. – Он сонно пошевелился и снова закрыл глаза. Тяжелая рука свесилась на меня, и вот я уже медведь, залегший в спячку с осени.
– Привет, – прошептала я, поуютнее устраиваясь в его тепле. Как хорошо… Между нами целое одеяло. – Ты… гм… ты помнишь, что было?
– М-м-м, я, наверное, заснул, – пробормотал Томас в подушку.
– Да, но – когда?
