прибывающей воде.
– Мы же сможем ездить друг к другу на поезде! Я машину куплю. Найду еще одну подработку в кондитерской и буду встречать тебя через полстраны с домашними булочками с глазурью, – упрашивал он, однако я сейчас не в настроении умасливаться. Раз в жизни я хочу, чтобы было по-моему. Я вскочила и начала пинать его дурацкое уравнение.
– Терпеть не могу булки с глазурью, – хотела я бросить из вредности, но слова застряли в горле, когда я увидела, что натворила.
Песок, который я подбрасывала ногой, повис в воздухе. Белые гребешки волн застыли на подъеме, а сами темные волны и не думали разбиваться. Все замерло, все стихло, и Томас застыл, не договорив.
Геометрия пространства-времени обусловлена воздействием силы тяготения. А геометрия разбитого сердца походит на сломанные часы – время останавливается.
Побив все рекорды, я примчалась на велосипеде домой. Сумерки сгустились, однако темнота не наступила. Мир сломался, как мои разбитые часы. Солнце не садилось, зависнув над горизонтом, луна не поднималась. Зрелище было прекрасное и внушительное в старомодном смысле слова. Вселяющее благоговейный ужас.
Нажимая на педали, я срезала дорогу через поле и заросший крапивой угол, не заботясь об ожогах. Мне нужны мои книги, я должна понять, что происходит – вернее, почему ничего не происходит. Может, с математической точки зрения разницы и нет, но, нисколько не оспаривая главенство Вселенной, я хочу хотя бы попытаться взять происходящее под контроль.
Запыхавшись, я бросила велосипед на дорожке, быстро пошла, временами переходя на вялый бег, в сад – и остановилась, будто налетев на стену. Нед с участниками «Фингербанда» у праздничного костра репетируют (или правильно сказать «репетировали?») вечеринку, которая, как я с содроганием поняла, состоится уже в эту субботу. Куда делось лето? Через девятнадцать дней мой дед будет мертв навсегда – записи в дневниках обрываются, а я все лето бегаю за собой по тоннелям во времени, даже не подумав, что могу найти дорогу обратно к Грею.
Языки пламени замерли, искры словно нарисованы в воздухе. Нед, стоя возле будды, дует пиво, а Соф, просто иллюстрация восхищения, смешанного с беспокойством, не сводит с него глаз. В этот застывший миг на ее лице будто проступила душа.
Я, незваная гостья, на цыпочках прошла мимо, как Эдмунд в логове Белой ведьмы, стараясь не смотреть, но тут же подумала – да катись оно все, и вернулась связать Джейсону шнурки. Он держал свою счастливую зажигалку, которую я прикарманила, чтобы потом выбросить в канализацию или еще куда.
Деревья неподвижны и тихи, как могильные камни; это театрально-эффектно и одновременно жутко. Я уже составляла в уме уравнения, чтобы описать эту застывшую антигравитацию. Этого я и хотела весь год – остановить неумолимое время, не так ли?
Проходя под яблоней, я увидела Умляута, застывшего в прыжке с ветки к мотыльку, которого ему в жизни не поймать. Я принесла из своей комнаты имей Томаса и учебник физики повышенного уровня сложности, забралась на яблоню и взяла котенка себе на колени. Если мне удастся запустить время, не хочу, чтобы он от удивления свалился с ветки. Умляут был теплый, что вселяло надежду, но твердый, как чучело, что обескураживало.
– Так, Умляут, – сказала я. Вряд ли котенок меня слышал, но разговор помогал справиться с зарождающейся паникой. Жуть так и пробирала, куда там Хэллоуину. – Как же нам это исправить?
Уравнения Фридмана описывают Большой взрыв. А что, если время можно завести от внешнего источника, как нашу старую машину зимой? Грей начал бы читать уравнения вслух, как заклинания происхождения Вселенной. Может, он прав? Может, я должна их инсценировать, сымитировав Маленький взрыв с помощью зажигалки Джейсона и вакуума внутри капсулы времени? Подрегулировать математику, сделав ее для начала компактнее?
Я устроилась поудобнее, закрыв временнyю капсулу, чтобы вытянуть ноги.
Крышка была чистой.
Когда мы с Томасом залезали сюда открывать ее в день лягушки, на крышке были написаны наши имена. Томас исчезает?!
Я хочу поступательного движения.
Я хочу видеть, как лето перейдет в осень, начнется учебный год, заявления в университеты, пародия на экзамены и отличные результаты. Я хочу снова поцеловать Томаса и отдубасить его за то, что не сказал про свой отъезд. Рассказать ему о Джейсоне – и о дне смерти Грея – правду, в которой я не признавалась даже себе. Я хочу увидеть, что будет с нами потом, когда Томас уедет, даже если все пойдет наперекосяк.
Потому что я хочу иметь возможность плакать, когда больно.
