Квадратный корень из лета

будет всегда, поэтому я спокойно могу оставить себе прошлое лето с Джейсоном.

– Это не одно и то же, – фыркнул Томас. – Причем, по-моему, об этом знали все, кроме меня и, как я понимаю, Неда?

– Никто не знал, в том-то и дело…

– Тогда зачем? Я не понимаю. У тебя не было необходимости мне лгать. Фигня какая. – Он провел руками по волосам и показал пальцами кавычки: – «Ты мое первое все»…

– Я вообще не это имела в виду!

– Ну и ладно, – не слушая, продолжал Томас. – Я видел вас в начале вечеринки. Вы шептались, и я сразу понял, что…

– Что ты понял? – Я замахала руками в воздухе, имитируя его фирменную ловлю летучих мышей. – Мне что, запрещено с ним говорить? Я могу держать это в секрете, если захочу. И ты прав, это совсем другое дело – сбежать в Манчестер, не сказав мне! У каждого есть своя личная жизнь. Мои отношения с Джейсоном – не твое дело.

Я раскипятилась, готовая к ссоре, считая, что имею на это все права, но Томас меня перебил:

– А когда ты целовалась со мной в комнате твоего деда, когда ты хотела большего, это было мое дело?

– Я не лгала, – спокойно сказала я, вспомнив вдруг утро на кухне в день приезда Томаса, как я старалась затеять ссору, а он мне не дал. – По крайней мере, в том смысле, как ты это понимаешь. Говоря «первое все», я имела в виду, что никогда еще не влюблялась, только это не совсем правда. Я не думала, что тебе будет неприятно; мне казалось, ты позавидуешь тому, что я уже влюблялась, а ты нет.

Не успела я договорить, как Томас повернулся и ушел, растворившись в темноте.

Нед прав, я эгоистка. Поэтому я за ним не побежала.

Я ушла к себе и стала ждать. Я знаю, что впереди: минус три, минус два, минус один. Я стянула мокрую одежду и бросила ее на пол, не дойдя до корзины грязного белья.

Навалилась усталость. Я прилегла и натянула одеяло. За одно лето я прожила десять жизней… Но сон не приходил. Секреты, разоблачения, гнев – я и Томас, Нед и Соф – накатывали волнами, вдавливая меня на песок, угрожая утопить.

– Умляут? – Я похлопала по матрацу. Тишина. Даже котенок не желает иметь со мной дела.

Когда я выключила лампу, дневной свет, копившийся в углах и таившийся под кроватью, выскользнул в дверь. Осталось только тусклое свечение на потолке, флуоресцентные звезды, которые Томас прикрепил скотчем, образовав ни на что не похожее новое созвездие.

Я не спала, глядя, как они гаснут одна за другой.

Пока не осталась в полной темноте.

Ноль

Последний день лета. Правда, это не совсем так: я здесь – и не здесь, впервые – и нет. Дежавю. Я смотрю на себя извне, находясь внутри себя. Это память. Это сон. Это тоннель во времени.

Тоннель, но все равно больно.

Это день смерти Грея.

Я загадываю желание. Не скрестив пальцы на удачу и не как в шесть лет, когда я мечтала, чтобы вареные овощи волшебным образом исчезли из моей тарелки.

Я вкладываю все силы души в просьбу Богу, в которого не верю.

Как я могла три часа назад заниматься с Джейсоном любовью под солнцем, а сейчас оказалась в больничном коридоре?

Папы нигде не было, но в приемной сидел Нед – зеленая змеиная кожа на сером пластиковом стуле. Мы с ним обменивались информацией: записка, которую я прочла на грифельной доске, эсэмэски, отправленные во время бесконечной поездки на автобусе. Будто точно зная факты, мы можем на что-то повлиять.

– Парамедики говорят, он был в порядке, когда его привезли.

– Они считают, инсульт у него случился уже в приемном покое.

– Он в реанимации.

– Он в неврологии.

– А разве ты не говорил, что…

– Я сам так думал.

Наконец появился папа. Или он всегда был здесь, невидимый. Может, когда мама умерла, папа не покидал больницы.