— Как? У меня, в отличие от него, здесь нет ни поддержки, ни друзей.
— Возьмите меня в жены, и тогда он уже ничего не сможет со мной сделать!
Муния подалась к нему всем телом, и он погладил ее по щеке. Сколько надежды было в ее глазах! И столько боли! Сердце Ангеррана сжалось.
— Боюсь, это будет непросто. Гуго де Люирье наверняка принял все меры предосторожности.
— Тогда увезите меня отсюда, я буду вашей верной рабыней, клянусь!
— Мы даже до порта живыми не доберемся. Пока вас не окрестят, вы принадлежите ордену, Муния.
Она отстранилась. Подбородок ее дрожал от рыданий, но в глазах сверкнула решимость.
— Тогда покончим с этим, шевалье! Убейте меня! Никто не станет меня оплакивать. Наоборот, госпитальерам это будет на руку, потому что в таком случае они заверят принца, что его месть свершилась. Если ваш Бог и вправду милостив, как о том твердят мои наставники, он примет меня в свое царство и некрещеной. Когда я предстану перед ним, у меня еще будет надежда. А если не примет, то и в ад я отправлюсь без страха. Здесь я обречена на муки.
Она упала на колени, стиснув руки и закрыв глаза. Никогда раньше Ангерран не чувствовал себя таким беспомощным, таким презренным. Он помог ей встать и крепко обнял.
— Если кто и должен умереть, то он, а не вы, Муния! Он никогда больше не приблизится к вам, даю вам слово!
В спонтанном порыве она прижалась губами к его губам, а потом скрылась в недрах монастыря.
Глава 8
На следующее утро Ангерран явился во дворец Великого магистра и заявил, что дело его не терпит отлагательств. Пьер д’Обюссон отсутствовал, однако юноше предложили дождаться его возвращения, но без всяких гарантий. Ангерран просидел в приемной до полудня, прежде чем предстать перед этим высоким и крепко сложенным мужчиной, железной рукой управляющим христианским сообществом Средиземноморья. Время свое Пьер д’Обюссон ценил дорого. Когда Ангерран вошел, Великий магистр сидел за письменным столом. Запечатав письмо своей печатью, он посмотрел на посетителя.
— Добро пожаловать на Родос, шевалье! Мне сообщили, что вы желаете поговорить со мной о деле исключительной важности.
— Вы, разумеется, знаете, что принц Джем приказал убить одну из своих жен, египтянку, и что убийца предпринял попытку выполнить приказ, когда судно уже входило в порт Родоса.
Пьер д’Обюссон нахмурился.
Это мне известно. Но каким дьявольским образом вы оказались замешаны в эту историю? Она, по-моему, хранится в строжайшем секрете!
— Я был на борту того судна. Вы отдали руку этой дамы сиру Люирье?
Она признательна ему и желает выйти за него замуж тотчас же после крещения. Но я не понимаю, каким образом это касается вас, шевалье.
— Нас обоих обманули, мессир. Вас — когда рассказали о деянии, которое совершил другой, меня — когда обещали, что мои заслуги получат признание.
— Вы хотите сказать, что не Гуго де Люирье спас египтянке жизнь?
— Я утверждаю это! Кинжал, который перерезал горло тому янычару, висит у меня на поясе.
Пьер д’Обюссон кивнул в знак понимания.
— Вижу. И вы ожидаете получить заслуженную награду, не так ли? Это справедливо.
— Вы неверно истолковали мои слова, мессир. На Родос я прибыл с единственной целью — отдать мое имя и меч на службу ордену. На то, что этот негодяй де Люирье обманул мое доверие, я мог бы закрыть глаза. Но он силой принуждает девушку к браку, и с этим я мириться не могу!
Д’Обюссон с задумчивым видом потер подбородок.
— Какие цели он преследует, желая этого брака? У дамы нет приданого.
— Понятия не имею. Но я вмешиваюсь в это дело прежде всего потому, что эта молодая женщина сама попросила меня об этом. Разрешите ли вы мне покинуть остров, если я решу увезти ее с собой?
