Дети земли и неба

— Марин, его младший сын. Я тогда был ребенком. Помню, что мне было стыдно за мой город. Для меня честь встретиться с вами, Бан Раска.

— Бан? Нет, никакого титула. Я сейчас уже не правитель. Мы проиграли ту битву. Люди называют меня Скандир.

— Я это знаю, — ответил Марин. — Вы покусывали армию за пятки? Опасное дело, рискну предположить.

Мужчина на коне несколько мгновений смотрел на него прежде, чем ответить:

— Опасно? Ты знаешь, как строят дома там, откуда пришли мои люди?

— Нет.

— На сваях, высоко над землей. Туда можно войти только через люк, чтобы всякого, кто входит, можно было убить, если понадобится.

— Понимаю.

— Понимаешь, купец? Ты знаешь, что есть люди, которые десять лет не покидают святилище Джада в Тракезии, а другие люди — наши враги — разбили лагерь снаружи и живут в нем посменно, даже зимой, и убивают живущих в святилище, если те пытаются выйти? Наша месть имеет глубокие корни.

— Я об этом слышал, — ответил Марин.

— Есть долины, где мы прячемся от неверных, и черные леса, выросшие тысячу лет назад. Они еще нетронуты, как леса здесь или у вас на побережье.

Марин слегка улыбнулся.

— И в них живут древние боги и требуют крови?

— Некоторые говорят так. Я отдал свою кровь. Дубрава, возможно, этого не поймет.

Улыбка Марина погасла.

— Некоторые из нас уважают мужество. Могу я это сказать?

Человек по имени Скандир снова кивнул.

— Ты только что это сказал. А теперь уходите с дороги. Передай привет своему отцу, если вернешься домой. Можешь и не вернуться, если не уведешь свой караван.

Серессцы уже покидали дорогу. На опушке леса стояло три хижины лесорубов. Им пришлось перебраться через дренажную канаву, но через нее были переброшены дощатые мостки для телег с бревнами, а сквозь высокую траву и цветы тянулась к лесу утоптанная тропа. Даница несколько минут наблюдала за ними, потом опять повернулась к человеку на коне.

— Даница, нет. Детка, не делай этого, пожалуйста…

Не удивительно, что он понял.

Она опустилась на колени в грязь. Этот человек больше двадцати лет сражался с ашаритами на землях, которыми прежде правила его семья. Дольше, чем вся ее жизнь. И он до сих пор с ними сражается.

— Бан Раска, если вы собираетесь устроить засаду, разве вам не понадобятся лучники? Я хорошо владею луком. Это не хвастовство.

Один из всадников рассмеялся, сказал что-то другому.

Человек по имени Скандир покачал головой.

— Ты подвергаешь опасности свой караван. Ты — телохранитель, тебя наняли на это путешествие. Мы сделаем здесь все, что сумеем, а вас не должны видеть. Я был терпелив. Это мне не свойственно. Уходи. Ты подвергаешь людей опасности.

— Детка…

Даница встала. Повернулась лицом к хижинам и лесу. Они были очень далеко. Она взяла свой лук, достала из колчана стрелу, наложила ее на тетиву и выпустила по очень высокой дуге.

— Та птица на печной трубе, — сказала она, пока летела стрела.

Птица умерла. Жертва воистину глубокой как море потребности не быть в стороне, отомстить за потери. Люди с приграничных земель покрыты шрамами, они носят эти шрамы всю свою жизнь.

Человек на сером коне — еще один из людей со шрамами — посмотрел на нее, теперь задумчиво. Тот, который стоял у него за спиной, снова что-то пробормотал. Скандир поднял руку. Человек умолк.

Затем большой, рыжебородый человек сказал, меняя ее жизнь, меняя много жизней:

— Ты хочешь присоединиться к нам? Ты бросишь этот караван?

— Детка, нет, это…

— Хочу. Брошу, — ответила она.