— Тебе не нравится, когда ты во мне?
Иногда девушке нравится лежать, прижавшись к нему в постели, после всего, и чтобы он ее обнимал. Марин охотно это делал. Они одаривали его своей близостью, рискуя при этом. Он надеется, что, хоть он, возможно, и циник, но и ему не чужда щедрость.
Но эта девушка проворно одевается, задавая этот вопрос, округлости ее тела исчезают под одеждой. Она не медлит ни минуты. Она молода, но едва ли невинна. Довольно много благовоспитанных девиц в Дубраве, как он знает по опыту, рано теряют невинность. В целом, этот город не отличается невинностью.
Марин тоже одевается. Подходит к окну, смотрит вниз. Под окнами ее комнаты, выходящими на Страден, уже начался вечерний променад. Если он подождет, то увидит, как мимо пройдут ее родители. И его родители, конечно.
Он говорит, глядя в окно:
— Мне это очень нравится. Мне не нравится мысль о том, что еще что-то вырастет в тебе, потом.
Она смеется у него за спиной:
— В самом деле, Марин. Ты думаешь, женщины не умеют считать?
Он поворачивается и смотрит на нее. Она укладывает на голове и закалывает шпильками волосы. Он стал ненавидеть эти моменты, когда два человека, только что лежавшие вместе, снова надевают одежду и возвращают себе прежний облик, свои доспехи для защиты от мира. Даже если женщина — куртизанка, ему это не нравится. Близость, даже случайная близость, должна продолжаться дольше, считает он.
— Я думаю, что многие женщины, в конце концов, ошибаются в подсчетах, и рождение ребенка губит их жизнь. Мы не столь предсказуемы, как нам нравится думать.
— Ну, ты, конечно, непредсказуем, Марин Дживо.
Он скорчил гримасу.
— Я очень стараюсь не быть таким.
Она уже заколола волосы и спрятала их под шапочку. Взглянула на него.
— Я… умею доставить такое же удовольствие, как девушки с улицы Плавко?
— Легко, — солгал он.
Она лукаво улыбнулась.
— И я так же легкодоступна?
Она умна. Все мужчины и женщины в Дубраве отличаются умом. Иначе республика не выжила бы. Он улыбается ей в ответ.
— Тебя было трудно завоевать, но потом, когда ты решила покориться, ты была нежной.
Она смеется. Потом снова вопросительно смотрит на него.
— Я так же искусна в любви, как куртизанки Серессы, Марин?
— Почти так же, — оказывается, он хороший лжец.
— Я тебе не верю.
— Почему?
— Потому что всем известно, какой ты хороший лжец.
Она не узнает, почему он громко смеется, но Марин видит, что это ей приятно. Он любит женщин; даже жалко, что ему постепенно все больше надоедает именно этот танец. Может быть, все-таки пора жениться?
Они встречаются здесь, наверху, в третий раз. Марин думает, что этот раз должен стать последним, ради ее блага, хоть он не настолько тщеславен, чтобы воображать, будто он — единственный мужчина, которого она приводила в эту комнату. Дубрава — крупный порт и богатый город, но он все-таки маленький, и такие визиты рискованны. Ей восемнадцать лет, и их семьи уже много лет совместно владеют грузами, кораблями и страховкой.
Она говорит так, будто прокладывает удобный маршрут в незнакомый порт.
— Моя мать говорила о тебе вчера утром после посещения святилища. Сказала, что брак с тобой может получиться прочным.
— Я польщен.
— Я ей сказала, что у тебя ужасная репутация. Она ответила, что у красивых мужчин часто бывает такая репутация, — она улыбается.
Через минуту он уходит, вылезает из заднего окна на этом верхнем этаже, перепрыгивает на одну из более низких крыш
