Глава восьмая
Чуден Днепр… Если погода тихая. А сегодня не задалась. Пока я приходил в себя, травил байку и опохмелялся, тучи окончательно договорились между собой и стали наползать на солнце плотным строем. Ветер тоже принял их сторону и будто из засады выпрыгнул. Ударил в парус с такой силой, что аж мачта застонала, а ванты зазвенели, словно струны.
– Святые угодники, – перекрестился кормчий. – Ворон! Надо бы к берегу пристать. Переждать ненастье.
– Ты чего, Типун? – удивился тот. – Впервой, что ли? Обычная гроза. Погромыхает да и угомонится. Парус спустим и все. Чего время зря терять? И так ползем, как улитки.
– Видал я разное, – согласился кормчий. – Да не с таким грузом. Видишь, Славута волнуется. Перехлестнет через борт, и всё – пойдем раков кормить, типун мне на язык. А кто выплывет, того Искандер-ага после на палю насадит. Байдак то уж точно на дно ляжет.
– Об этом я не… – начал было Ворон и замолчал. Сообразил, что атаману не пристало глупцом казаться. – Уговорил. Поворачивай вон к тем зарослям вишняка… Заодно и отобедаем. Раз такой случай подвернулся. Чтоб потом уже до самого Очакова не останавливаться.
А погода портилась с каждой минутой. Река уже темнела, словно впитывала в себя свинцовую тяжесть туч, и вспенивалась бурунами. Волны накатывали реже, но каждая следующая была чуточку выше и ударяла громче, обдавая сидящих с наветренной стороны брызгами. Того и гляди, дотянется до края фальшборта.
– Ну-ка, други. Правый борт вполсилы. Левый – наляжем. Не спать, бисовы дети, чтобы в аду не проснуться! Типун мне на язык!
Типун, похоже, имел огромный опыт, поскольку тяжелый байдак заскользил к ближайшему берегу так проворно, словно с горки катился. А набирающие силу волны и ветер не мешали ему в этом, а лишь подталкивали.
Зато теперь нарисовалась другая опасность – выскочить с разбегу на мель или прибрежные камни. При такой скорости и явном перегрузе челн если не разобьется в щепки, то уж засядет намертво.
М-да, вот уж заразная штука… Не зря говорят, что общие тревоги объединяют. Мне-то какая разница? Наоборот, радоваться должен любой задержке. Ведь в конце пути меня не ждет ничего хорошего. А пока плывем… Так что хорош пялиться на берег, а пока никому до тебя нет дела, оглядись: может заметишь что нужное для побега. Или в самом деле в Турцию на ПМЖ собрался? Так там сейчас не Европа… Ататюрк еще фески не победил. И ничего кроме рабского ошейника тебя там не ждет.
Ну, огляделся? Легче стало? Кули да тюки… Тщательно упакованные и обвязанные толстыми веревками. Десяток больших бочек… Литров на двести, не меньше. Я бы поместился. Еще плетенные из лозы корзины. Тоже большие… Но уже не так тщательно упакованные. Видимо, там менее ценный груз. Или из повседневных запасов, типа провизии. Поэтому далеко и не прячут. А кроме этого – ничего. Ни гвоздика, ни щепки, ни обрывка веревки. Чисто, словно только что генеральную уборку закончили.
Оружия, к слову, тоже не видно…
В том смысле, что отдельно не валяется. Каждый разбойник при себе держит, сложив под скамью. Так что не стоит и мечтать. Я никогда не считал себя хлюпиком, но эти парни открутят мне голову, как куренку, и даже не вспотеют. С Полупудом им не тягаться… если только Ворону… но тоже крепкие. А главное – вот они все, передо мной. А казак Василий…
– Табань! – заорал кормщик. – Парус долой! Шевелитесь, раскудрить вашу через коромысло! Телки титьку скорее находят! Разом! Или я вам весла в зад засуну, олухи царя небесного! Типун мне на язык!
Угроза подействовала, или гребцы тоже имели немалый опыт, но команду выполнили дружно, уверенно. Байдак на мгновение замер, словно примеряясь, а потом прыгнул вперед и… закачался в почти незаметной заводи. Рыбакам хорошо знакомы такие места. Метр-два дальше стремнина несется, как бешеная, а тут – возле берега, поплавок стоит будто привязанный. Пока рыба не тронет, даже не шелохнется.
Знал это место Типун или угадал, пользуясь опытом, но челн как прилип левым бортом к берегу, повернувшись носом против течения. А уже в следующую минуту двое разбойников спрыгнули в воду и потащили на берег причальные концы. С противоположного борта ухнули в реку здоровенную каменюку – встали на якорь.
– Слава Иисусу, – перекрестился кормчий.
Его слова могли бы показаться комичными, если б не оглушительный раскат грома, шарахнувший так, что уши заложило. А потом полыхнула молния…
