сплетение веток, которое я принял за большое воронье гнездо. А когда байрачник выпрямился – стало понятно, что перед нами небольшого роста, мне по плечо, сухонький дедок. Возраст я определил исключительно по цвету волос. Седых аж до белизны. А ветки, листья и даже самое настоящее гнездо (все же не привиделось) не что иное, как маскировка. Причем сделанная весьма искусно, и надевалась на пояс, делая человека на дереве снизу практически незаметным.
Василий поклонился молча – не в пояс, а учтиво, как гость хозяину – и всё.
Байрачнику уважительность запорожца понравилась. На поклон ответил.
– Сладились, значит. Тогда ступайте за мной… – но как только Василий взялся за повод, остановился. – Эй-эй… О коне разговора не было. Только вы двое.
– Как? Хочешь, чтоб мы его псам оставили? – возмутился Полупуд. – Где это видано, чтобы казак боевого друга на произвол бросил?
Хозяин буерака только руками развел.
– Ну, тогда считай, что и разговора не было. Ты – сам по себе. Мы – тоже. Поджигай, Петро. Пришло наше время… Один раз умирать, так хоть повеселимся напоследок. Потешим предков славной битвой!
Байрачник аж вокруг себя, как волчок, крутнулся.
– Стой! Стой… Не надо. Не жги… Погоди!..
Василий поднял руку, как бы останавливая меня от поспешного действия. Ага, можно подумать, я уже разбежался… Сам кого хочешь на понт возьму. Иначе за половину зачетов платить пришлось бы. А у казака вся его хитрость на лбу аршинными буквами прописана. Если читать умеешь.
– Я ж не зверь, все понимаю… – дедусь даже ростом меньше стал. – Но не войдет конь в пещеру. Там проход такой узкий, что человеку едва-едва бочком протиснуться. А другого укрытия у меня нет… Прятались бы вы от людей – другое дело. Им глаза отвести не сложно. Но пес не человек – он больше нюху верит, чем зрению. Вас двоих спрятать могу, от своих слов не отказываюсь, но коня… – байрачник сокрушенно развел руками.
Понятно. И рада бы душа в рай, да грехи не пускают.
– Другой выход отсюда есть? – я поспешил взять разговор на себя, пока Василий опять не брякнул что-то типа «на нет и суда нет» или иную глупость, но в этом же роде и с не менее фатальными последствиями. Лошадь, конечно, животное в хозяйстве нужное и необходимое, и даже первый товарищ человека, но не настолько важный, чтоб из-за него умирать… в клыках других «друзей». А с казака станется. С его прямотой и упрямством.
– Да, там, за камнем… – байрачник махнул в противоположную сторону оврага. – Даже удобнее, чем здесь, более пологий.
– Тогда все не так плохо… Василий, если мы верхом смогли оторваться от псов, то как считаешь – конь сам, без седока, ускачет от них?
– Если прорвется, то да… – кивнул казак. – Только они не выпустят… – указал взглядом перед собой.
На тот самый валун, который нам еще предстояло убрать, как Акела в знаменитом мультфильме, взгромоздилась точная копия псины, скалившей клыки с обрыва. Такой же здоровенный степной волкодав… Седой, с подпалинами. И с очень внимательным взглядом.
– Это другой вопрос… Снимай с него все лишнее. Есть идея, – я присел рядом с хозяином оврага, чтоб тому не задирать голову. – Хозяин, как тебя звать-величать прикажешь?
– Величать?.. Гм… Я уж и забывать стал. Как дед помер, некому было напоминать. Обходился без имени. Каленым казаки кликали. А по имени – Остапом.
– А меня Петром… – ощутил пристальный взгляд вожака своры и вытер о штаны разом вспотевшие ладони. – Будем знакомы. Значит, Остап… ты говорил, что глаза от коня отвести можешь?
– Не то чтоб отвести… Но отвлечь смогу, – подтвердил тот. – Дед научил. Это несложно.
– Сделай… А потом пугни его так, чтобы проскакал без остановки не меньше мили.
– Хорошо. Но я же говорил…
– Что псы унюхают? Ну и пусть… Пока поймут, что происходит, конь уже за оцепление вымахнуть успеет. Лови потом ветра в поле. Заодно и нам чуть побольше времени даст.
– Гм… – многозначительно произнес Полупуд, глядя, как байрачник ловко натирает ноги и живот коня растертой в ладонях мятой и еще чем-то. Не менее пахучим… А конь не противится, наоборот – выгибает шею и пофыркивает. Нравится ему…
А как с маскировкой запаха закончил, Каленый крутнулся на пятке, припал к земле и издал самый ужасный звук из всех, что
