— Я вполне могу постоять за себя сама, — обиженно возразила она и уперлась ладонями мне в грудь, снова отстраняясь.
— Перед внешней опасностью — может быть. А вот кто тебя от собственных глупостей защитит? — не удержался я от улыбки. — Если раньше я еще мог воспринимать тебя настороженно, как остальных, то после вот этого выступления… В общем, шансов нет.
— Прости, пожалуйста, — тихо проговорила кошка, со вздохом возвращая голову в прежнее положение и обнимая меня обеими руками. — Я была уверена, что правильно все поняла и все предусмотрела.
— Все, кроме собственного желания, — отозвался я.
— Но я же хотела, чтобы…
— Не этого желания, — со смешком перебил я. — Хоть бы у кумира своего спросила, она бы тебе доступно объяснила.
— А ты не можешь?
— Объяснить вряд ли. Могу только показать на практике.
Сейчас, когда картина мира вместе с уровнем адреналина вернулась в естественное состояние, опять начало действовать зелье. Или, может, это было уже не зелье, а здоровая реакция тела на объятия обнаженной красавицы? Я ведь не лгал, говоря о своих предпочтениях: Велесвета была вполне в моем вкусе.
Через несколько секунд молчания я приподнял тень и аккуратно уложил на кровать, после чего сам улегся рядом на бок, подпирая голову ладонью. Неторопливо, изучая, повел рукой вдоль ее тела: очертил пальцами овал лица, шею, ключицы, накрыл ладонью грудь и здесь задержался, любуясь и наслаждаясь прикосновением. А потом бросил взгляд на лицо кошки и вообще замер, с интересом разглядывая выражение ее мордашки: сосредоточенность, плотно сжатые губы и крепко зажмуренные глаза. Да она вся как-то вытянулась, положив ладони вдоль тела, и явно ждала чего-то нехорошего. Сейчас наблюдать это было весело, не то что полчаса назад.
— Вель, может, ты откроешь глаза? — предложил я.
— Я машинально… а что, нельзя? — смущенно уточнила она.
— Можно. Но зачем?
— Так терпеть легче, — честно призналась девушка.
— Терпеть что? — вздохнул я, уже вполне догадываясь об ответе. — Вель, ты же вроде бы знаешь теорию, должна понимать, что многие этим занимаются для удовольствия, а не «потому что надо». Мне очень странно объяснять это кошке. — Я со смешком качнул головой.
— То есть больно больше не будет? — осторожно уточнила она.
— Во всяком случае, я очень постараюсь. Если бы ты согласилась подождать до завтра, точно было бы не больно, а сейчас я не могу с уверенностью сказать, насколько сильно ты пострадала. Извини, я, к собственному счастью, никогда не имел дела с изнасилованными женщинами и могу только предполагать.
— Но меня никто не насиловал, я же сама хотела! — растерянно возразила она.
— Ты — да, а вот твое тело — нет. Давай прекратим разговор, ты попытаешься расслабиться и не будешь ожидать подвоха? — предложил я, с иронией отмечая, что мы поменялись ролями, и в нынешней мне определенно гораздо спокойнее. И, не дожидаясь ответа, переместил ладонь ей на талию, а сам склонился к груди женщины, с удовольствием лаская нежную кожу языком и губами.
Наверное, это все же было не зелье. Испытывать на себе действие подобных средств мне прежде, к счастью, не доводилось, но, насколько я себе это представлял, терпению и сдержанности они не способствовали. А сейчас я не только хотел, но и мог не спешить. Сейчас происходящее мне нравилось, несмотря на крошечного червячка сомнения, точившего изнутри: а имею ли я право делать то, что делаю? Но про него я быстро и легко забыл, наслаждаясь процессом.
Нравилось мне все. Нравились ее неуверенность и искренность, сочетание робости с детской непосредственностью. Нравилось, как она расслаблялась, понимая, что не будет боли, открывала для себя новые ощущения и, постепенно увлекаясь ими, начинала отвечать.
Нравилось, что никто больше не касался ее, и очень хотелось, чтобы так оставалось впредь. Не любовь, инстинкт, возражающий против разделения ценной добычи с кем-либо еще. Мне прежде никогда не доводилось находиться в постели с нетронутой девушкой (подобное в нашем представлении должно происходить исключительно после свадьбы), и хоть я понимал подоплеку собственных ощущений, менее странными и необычными они от этого не становились. Менее приятными, впрочем, тоже.
Очень хотелось хоть как-то загладить тот вред и ту боль, которые она сама себе причинила. Частью из иррационального
