вид. Ах, Париж в мае! Как долго я могла бы говорить о нем и водить Вас по нему с собою! Я могла бы повести Вас на набережные, на бульвары, на авеню; рассказать Вам, как он в этом году одевается, как развлекается, что там делают, что видят. Хотите знать покрой платьев, форму шляп, какие драгоценности носят, какие материи идут на одежду, какой портной в моде, какой кондитер в ходу, какие развлечения наиболее распространены? Хотите, я дам Вам сведения о салонах, о скачках, о собачьей выставке и выставке 'независимых'? А что же, о театре я Вам ничего и не скажу? Играют комедию Доннэ и комедию Капюса, и, по правде, нельзя решить, которая из них более парижская. Три дамы на скачках показались в прозрачных туниках, и несколько мужчин щегольнули великолепными романтическими костюмами. Хотите знать дома, где танцуют и где занимаются флиртом? Я могла бы дать Вам обо всем этом сведения если не лично, то со слов моей подруги Мадлены де Жерсенвиль, которая не пропускает ни одного вечера, ни одного бала, ни одного свидания, так как, несмотря на свою занятость, она находит еще, в чем Вы не сомневаетесь, конечно, время любить.
Я видаю последние недели Мадлену довольно часто. Никогда она не была такой хорошенькой, и образ жизни, который она ведет, ужасно к ней подходит. Вот женщина, посвятившая себя наслаждению, всем наслаждениям! Она несложна, эта Мадлена, и не ломает себе головы попусту. Она принимает жизнь, как она есть, и идет, куда влечет ее инстинкт, с необыкновенной прямотой в своей ветрености и удивительной откровенностью в своем бесстыдстве. Она действительно наивна и непосредственна. Ничто ее не связывает, ничто не останавливает. Что касается до Жерсенвиля, то он в данную минуту нисколько не мешает. Он находится в лечебнице, в Нейи, где он отучается от опиума. От времени до времени он предается такому душеспасительному занятию. Не думайте, однако, что Жерсенвиль желает излечиться. Если он на некоторое время разнаркотизируется, то только для того, чтобы приготовиться к тому, что он называет 'великим осенним запоем'. Он бережет себя для пребывания в Герэ. Там он с новым удовольствием найдет свой кабинет с обезьянками-докторами, с китайщиной, туретчиной, своих уродов, пашей, оттоманку и трубки, свои дорогие трубки. Тогда он будет курить, курить без памяти, меж тем как Мадлена, спокойная и улыбающаяся, будет пить молоко, вставать поздно, ложиться рано, не думая о любви, как будто она ею никогда и не занималась!…
Но сколько бы я ни болтала и ни рассуждала, дорогой Жером, Вас этим не проведешь. Вы отлично чувствуете, что все эти обиняки скрывают желание рассказать Вам о себе, и мои маленькие хитрости совершенно напрасны. Между тем то, что я имею Вам сообщить о себе, не делает мне чести. Особа, оканчивавшая последнее свое письмо к Вам таким манером, что Вы могли составить себе наилучшее представление о ее благоразумии, не удержалась в своих хороших намерениях. Что поделать, дорогой Жером, женщины – сплошное противоречие. Женщины любопытны. Одни любопытны по отношению к другим, другие – к самим себе. Я принадлежу к последним. Подобное любопытство во мне сильно развито, что Вы могли заметить. Разве не благодаря этому любопытству мне удалось в прошлом году разобраться в двусмысленности наших взаимоотношений и в супружеском недоразумении, в котором мы пребывали? В результате такого точного разбора получился наш развод, развод, который я могу назвать счастливым, так как мне он вернул желанную свободу, а Вам дал возможность жениться на мисс Гардингтон и доставил существование, которое Вам подходит. Итак, это любопытство, согласитесь, имеет свои выгодные стороны, но у него есть также свои неудобства. Как бы там ни было, оно привело меня к решению, к которому обязывала меня, в конце концов, моя постоянная неуверенность относительно характера чувства, испытываемого мною к г-ну Дельбрэю.
Ну вот. я и вернулась, дорогой Жером, к пункту, от которого я думала Вас избавить. Действительно, написав Вам и убедившись, что я приняла благоразумное решение, должна покаяться, я не испытала ожидаемого облегчения. Каждый раз, что я видала г-на Дельбрэя, та же загадка чувств мучила меня еще сильнее. Каждый раз я задавала себе тот же назойливый вопрос: 'Так ли безразличен мне г-н Дельбрэй, как я думаю?' Мало-помалу сомнения эти сделались для меня невыносимыми. Самое важное это то, что таким образом я начала плохо относиться к этому очаровательному молодому человеку. Это было совершенно недопустимым результатом, и настолько непереносным, что в один прекрасный день я решила выйти из него и сделать решительную попытку.
Средства к этому испытанию доставила мне Мадлена де Жерсенвиль, моя подруга, а на мысль натолкнул случай. Вот как все это произошло.
Вам кажется, может быть, странным, что при моих отношениях с Мадленой и принимая во внимание почти ежедневные встречи с г-ном Дельбрэем, г-жа де Жерсенвиль и г-н Дельбрэй между собой незнакомы. Между тем это так, и мне никогда в голову не приходило свести их. Когда я это осознала, признаюсь, это навело меня на некоторые размышления. И правда, почему я избегала, чтобы Мадлена встретилась с г-ном Дельбрэем? Если подумать, в этом поведении есть с моей стороны сознательность, которую нельзя отрицать. У меня не было никакого желания приводить в соприкосновение Мадлену и г-на Дельбрэя. Не лукавя перед собой, не должна ли была я найти в этом умышленности? Не было ли это указанием, из которого я могла почерпнуть кое-какое освещение интересующего меня вопроса? Не было ли это намеком на некоторую предварительную ревность? Было ли бы мне особенно приятно, если бы г-н Дельбрэй обратил слишком большое внимание на г-жу де Жерсенвиль или г-жа де Жерсенвиль обратила слишком большое внимание на него?
Я думала об этом однажды, глядя на Мадлену де Жерсенвиль. Она сидела на низеньком табурете в ногах у моего шезлонга. Она, смеясь, рассказывала об одной из последних своих глупостей. В эту минуту в дверях позвонили. Горничная ввела Жюльена Дельбрэя. Я его не ждала в тот день и не отдавала распоряжения на его счет, но его появление в эту минуту меня немного раздосадовало. Тем не менее я встретила его ласково и представила г-же де Жерсенвиль. Г-н Дельбрэй пришел сообщить мне, что отход яхты г-жи Брюван назначен на 2 или 3 июня.
Антуан Гюртэн наконец решился вверить морю свою неврастению по предписанию доктора Тюйэ. При этой фамилии Мадлена, которую, по-видимому, не интересовал наш разговор, спросила г-на Дельбрэя, видел ли он Тюйэ с того вечера испанских танцев, где они, не зная друг друга, сидели недалеко один от другого. Г-н Дельбрэй очень хорошо помнил свою соседку, и я даже заметила, что он это лучше запомнил, чем нашу встречу в ресторане Фуайо. Мне это было несколько неприятно, но впечатление это сейчас же рассеялось, когда г-н Дельбрэй сообщил мне, что один из бретонских его друзей, г-н де Керамбель, купил на распродаже в окрестностях Геранда очень хороший подзеркальник Людовика XVI, от которого он теперь хочет отделаться. Зная пристрастие своего друга, г-на Дельбрэя, к разной старине, г-н де Керамбель прислал подзеркальник ему. Г-н Дельбрэй зашел предложить мне проехаться к нему посмотреть, не подходит ли столик мне.
Г-н Дельбрэй ждал моего ответа, и, признаюсь, дорогой Жером, я была несколько удивлена. Г-н Дельбрэй никогда меня не приглашал к себе. Мне неоднократно приходилось во время наших прогулок завозить его домой, но он никогда не предлагал мне подняться. Он часто рассказывал о вещах, украшающих его квартиру, но никогда не высказывал желания показать их мне.
Как же произошло, что в присутствии г-жи де Жерсенвиль г-н Дельбрэй вдруг изменил своей сдержанности, да еще под таким ничтожным предлогом? Не было никакой необходимости посмотреть эту вещь сегодня, а г-н Дельбрэй довольно энергично настаивал, чтобы я не откладывала посещения. Да, почему он для этого выбрал именно тот день, когда у меня находилась г-жа де Жерсенвиль, тем более что он должен был, хотя бы из приличия, пригласить и Мадлену с нами? Все это довольно быстро пронеслось в голове, и в то же время я как раз вспомнила, что у меня назначено свидание с белошвейкой, живущей на улице Генего, рекомендованной мне г-жою де Глокенштейн.
Едва я сослалась на белошвейку, как я услышала смех Мадлены де Жерсенвиль:
– Но, бедная Лаура, ты с ума сошла со своей белошвейкой. Она может подождать! К тому же внизу у меня авто, и я отвезу тебя к г-ну Дельбрэю, а оттуда на улицу Генего.
Г-н Дельбрэй утвердительно качал головой и с видимым увлечением спросил у г-жи де Жерсенвиль, не окажет ли и она ему честь заехать на несколько минут в его скромное жилище.
Квартира, где живет Жюльен Дельбрэй, находится во втором этаже трехэтажного дома. Лестница – прилична, не более. У лакея, отворявшего нам двери, хороший буржуазный вид, но ему, по-видимому, польстило, что барин его приехал в сопровождении двух дам. По крайней мере, кланяясь мне, он сделал симпатичную гримасу. Особенно Мадлена де Жерсенвиль произвела на него сильное впечатление. Плутовка на этот раз постаралась быть авантажной, меж тем как у меня был плохой вид, к тому же я была неудачно
