причесана. Шляпу я надела наспех. Я заметила это, глядя в большое зеркало, стоящее в прихожей у г-на Дельбрэя. Зеркало это было расписано по-итальянски цветами и птицами. Вообще помещение г-на Дельбрэя убрано с очень личным вкусом.
Подзеркальный столик, о котором шла речь, поставлен был в некоторого рода библиотеку-курильню, которая, по-видимому, составляет главную комнату в квартире г-на Дельбрэя. Она уставлена широкими диванами, покрытыми восточными коврами и заваленными подушками из старинных материй. Что касается до подзеркальника г-на де Керамбеля, это прекрасная вещь в хорошей сохранности. Г-н Дельбрэй и я совещались, какую цену можно за него дать; Мадлена расхаживала по комнате. Я следила за ней глазами, не прерывая разговора. Моя подруга казалась нервной и беспокойной. Она брала безделушки, которые не рассматривала, вытаскивала с библиотечных полок книги, которые ее нисколько не интересовали. Как говорится, у нее была какая-то задняя мысль. Я никогда не видела ее в таком состоянии. Вдруг она опустилась на диван. Она прислонила голову к подушкам, меж тем как маленькой ножкой нервно постукивала по ковру.
В этой позе и в этом жесте не было ничего особенного, не правда ли? Ну а меня, дорогой Жером, поразило впечатление сладострастной неги, исходящей от всего существа Мадлены. Сладострастием этим овеяно было и лицо молчавшей женщины, и неподвижное ее тело. Оно было так сильно, что я смутилась и мне стало неловко. Вдруг у меня мелькнула догадка, что я присутствую при одном из резких порывов желания, толкавших Мадлену де Жерсенвиль уже в столькие объятия.
Да, у меня появилась внезапная догадка, что объектом этого желания является Жюльен Дельбрэй. Он также почувствовал наивное бесстыдство этого прекрасного создания, распростертого здесь на диване, почти раздетого, несмотря на свое платье, такого любовного в своей позе, как будто она лежала в постели. Да, он почувствовал: я заметила это, потому что в голосе у него появились резкие и отрывистые нотки, а в глазах что-то хитрое. Да, я была свидетельницей внезапного чувственного сговора, установившегося между этими существами, и свидетельницей, которая, может быть, мешает.
В эту минуту, дорогой Жером, и пришла мне мысль устроить испытание, на которое я вам намекала в начале письма. Решение мое было быстро принято. Под каким-нибудь предлогом я оставлю их вдвоем, г-на Дельбрэя и Мадлену. Если я почувствую ревность при мысли оставить г-на Дельбрэя наедине с Мадленой, с этой доступной и страстной Мадленой, чьи внезапные намерения были мне так ясны; если мысль эта будет мне тягостна и заставит меня страдать, значит, чувство, испытываемое мною к г-ну Дельбрэю, – не простая дружба. Напротив, если я не буду испытывать ничего подобного, если мне будет приятно думать, что мой друг не пропустил удобного случая, тогда я вполне разрешу сомнения моего сердца. В обоих случаях испытание будет решающим.
Между тем я приблизилась к дивану, на котором продолжала быть распростертою Мадлена, и лукаво спросила, не устала ли она немного. Раньше чем она ответила мне что-нибудь, я предложила ей, что поеду одна к белошвейке на улицу Генего. Что касается до нее, то она могла бы подождать здесь, пока я пришлю за нею автомобиль. Это ее избавит от лишней поездки, и она вернется прямо домой, куда, конечно, я могла бы ее завезти раньше белошвейки, но этот крюк очень задержал бы меня при недостатке времени, и я рисковала не застать мадам Розину. Г-н Дельбрэй будет в восторге, что она посидит у него несколькими минутами дольше. По мере того как я говорила, лицо Мадлены удовлетворенно прояснялось. Если бы она смела, я думаю, она бросилась бы мне на шею. Очевидно, я осуществляла тайное ее желание. Что касается до г-на Дельбрэя, то во время коротких наших переговоров он сохранял полнейшую непроницаемость. Я попрощалась с Мадленой. Она извинилась, что не едет со мной, сославшись на легкую мигрень от солнцепека. Г-н Дельбрэй провопил меня до дверей. Напоследок мы поговорили о подзеркальнике. Он сообщит телеграммой г-ну Керамбелю цену, которую я предлагаю за вещь.
Как только я вышла и дошла до последней площадки, я остановилась и с облегчением вздохнула. Уф! Наконец я точно узнаю свои чувства к г-ну Дельбрэю. Я достаточно знала Мадлену, так что у меня не было никаких сомнений относительно того, что сейчас произойдет в мое отсутствие между нею и г-ном Дельбрэем. Г-жа де Жерсенвиль почувствовала неожиданное и неукротимое влечение к г-ну Дельбрэю. Это ее специальность.
Я неоднократно слышала рассказы Мадлены, как у нее происходили любовные встречи вроде той, которой я только что способствовала. Моя милая подруга слишком любит такие пассажи, чтобы у меня оставались сомнения в исходе разговора с г-ном Дельбрэем, за которым я их оставила. Теперь вопрос сводится к тому, как вынесу я положение, мною же созданное. Впечатления мои откроют мне глаза на мои чувства. Впечатления же эти я готова анализировать в малейших оттенках, просеять их через тончайшее решето и изучать пылинку за пылинкой. Вы знаете, дорогой Жером, что я достаточный 'психолог', внимательна, наблюдательна, особенно когда предметом моих наблюдений являюсь я сама. Вот в точности то, что я могу отметить.
Спустившись с лестницы г-на Дельбрэя, я остановилась на тротуаре. Был великолепный конец дня, одного из тех летних парижских дней, мягкость и блеск которых я только что хвалила. Улица была спокойна, и пахло мокрой пылью. Поливальщик наводил длинную и гибкую струю радужной воды. Мягкая свежесть исходила от сырого тротуара. Мне хотелось идти пешком, но тут стояла машина Мадлены де Жерсенвиль. Я благоразумно села в нее и приказала шоферу ехать на улицу Генего. Авто тронулся, я откинулась на подушки и удобно начала покачиваться. Прежде всего я заметила, что экипаж превосходен: рессоры очень мягки, шины надуты как раз в меру. Внутренность каретки вся пропитана сильными и сладкими духами, которые употребляет Мадлена. На серебряном крючке висит сумка. Я открыла ее – в ней было несколько банковских билетов, записная книжка, карандаш и разная мелочь: пудреница, два губных карандаша. Передо мной на часах, вставленных в дерево, было три минуты шестого. Мне вспомнилось четверостишие, вычитанное как-то мною в старинном альманахе, который подарил мне г-н Дельбрэй. Вот что в нем заключалось:
Часы и милая Жюли,
Как вас сравнить, и сам не знаю!
Одни часам подсчет вели,
Что я с другою забываю.
Эти плохие стихи я несколько раз машинально повторяла. Только проеажая площадь Согласия, я подумала об их применении. В первый раз с Бальзамной улицы я вспомнила о положении, в котором оставила Мадлену и г-на Дельбрэя, и признаюсь, что в данную минуту оно показалось скорее комическим. Какое лицо сделал г-н Дельбрэй при виде столь милого и обезоруживающего цинизма Мадлены, потому что Мадлена никак не смогла скрыть долго, чего она от него ожидала? Мадлена де Жерсенвиль не из тех женщин, которые скрывают свои чувства. Она, наверное, теперь сообщает ему о них со спокойным бесстыдством, характерным для нее. В конце концов, очень может быть, что г-н Дельбрэй избавил ее от труда признаваться. Г-н Дельбрэй не мальчик и не молокосос, но тем не менее, может быть, он и не очень привык к любовной откровенности в стиле Мадлены де Жерсенвиль! И два или три раза я повторяла четверостишие, улыбаясь.
Да, то, что я называла 'дело Бальзамной улицы', казалось мне все комичнее и комичнее. Бедняга Дельбрэй должен быть все-таки несколько озадачен таким непредвиденным счастьем! Ну что ж! Когда удивление пройдет, он останется только благодарен мне. Мадлена ему очень нравится. Я могла это заметить, притом же женщины смелые, как Мадлена, очень подходят для нерешительных мужчин вроде г-на Дельбрэя. Очевидно, Мадлена не будет его стеснять ни привязанностью особенной, ни верностью. Любовь их долго не будет продолжаться. Скоро Мадлена отправится к другим приключениям, а Дельбрэй вернется ко мне, несколько осовелый и расстроенный, так как мужчины тщеславны и сердятся на женщин, которых они не могли удержать. А между тем разве не я в виде благодарности за его любезность ко мне доставила это приключение? Я не сомневаюсь, что г-н Дельбрэй именно так и взглянет на это дело. Иначе я была бы в отчаянии причинить ему какую-либо неприятность, так как в данное время очень дружественно к нему настроена, тем более что я замечаю, что дружба эта действительно только дружба. Испытание, проделанное мною, говорит в мою пользу. Я начинаю совершенно успокаиваться.
В общем, дорогой Жером, а провела превосходный вечер. Я испытывала очень приятное ощущение свободы и независимости. Такое же чувство я испытала, так сказать, физически и общественно, когда
