очень практичны. Мы управляем событиями. Заставляем других исполнять нашу волю. Мир был бы куда более приятным местом, если бы таких, как мы, было больше.
Таким образом, лекарство. Так-то вот. Решено и подписано. Мы сделали выбор.
В конце концов, из подобного и состоит жизнь, разве не так? Решения, решения, решения… Мы умеем их принимать. И самым главным было похищение этой девочки. Это было рискованно. Потребовалась смелость. После такого о чем еще рассуждать?
Мы это сделаем. И как можно скорее. Прямо сейчас.
Мы знаем, что для этого нужно. Направляемся к тайнику, совершенно секретному, ищи не ищи, все равно не найдешь, набираем жидкость в шприц.
После чего идем к другому тайнику. Этот дом кишмя кишит тайниками. Их тут хватит на сто лет вперед. Потому-то нам здесь так покойно живется, не более чем еще один секрет в длинной череде. Нам нравится вспоминать о них. И мы чувствуем себя прекрасно, размышляя о том, что уже сделано и что еще следует сделать.
Открываем дверь и делаем шаг в темноту.
– Тсс… – произносим мы, беря девочку за обе руки.
Прежде чем она успевает рыпнуться, зажимаем ее между коленями и нащупываем вену.
– Прости, малышка, – говорим мы совершенно искренне.
Ничего не попишешь, у нас просто нет выбора. Ты не должна ничего помнить.
Полночь. А может быть, час ночи. Или два… Джулия не знала. Обхватив себя за колени, она скорчилась на кроватке Анны.
Анна пропала. Надо было окончательно с этим свыкнуться. Она исчезла. Джулия обвела взглядом комнату дочери. Книжки по мультяшному сериалу «Мистер Мен и маленькая Мисс», плюшевый слоненок, с которым она всегда засыпала, комод с ее одеждой – верхний ящик приоткрыт, оттуда свисает уголок красного комбинезончика. Когда-то Джулия полагала, что те, кто сохраняет комнату любимого человека как алтарь, немного не в себе. Теперь-то она таких поняла. И помыслить было нельзя что-нибудь здесь тронуть. Эта комната – книжки, разбросанные игрушки, запах – была словно отпечаток живой Анны, ее личности, интересов, формирующегося характера.
Одеяло осталось скомканным в изножье кровати, как его откинула Анна, поднявшись и побежав в родительскую спальню три долгих дня назад. Правда, родитель там был только один – мама, к которой и прильнула дочка. Отец спал в другой комнате.
– А где папочка? – спросила Анна.
– Наверное, уже спустился вниз, – соврала Джулия, сжимая дочь и думая о том, как трудно будет рассказать ей о разводе. Решила, что это подождет, и бездумно наслаждалась, баюкая дочь в своих объятиях.
Это было ее последним воспоминанием об Анне. Через несколько минут они вылезли из постели и спустились вниз. У Джулии на то утро была назначена встреча, так что она быстренько собралась и уехала, одевал и кормил дочь Брайан.
Только перед тем, как выйти за дверь, Джулия чмокнула Анну в макушку.
– Пока, солнышко, – бросила она. – Хорошего тебе дня.
– Пока, мамулечка, – ответила дочка. – Я буду по тебе очень скучать.
– И я тоже, родная.
Теперь, стоя посреди комнаты и не сводя глаз с пустой кроватки, Джулия гадала, увидит ли она когда-нибудь свою дочь или в тот раз попрощалась с ней навеки.
Это может случиться в любой момент. Каждый день, в любой стране, в любом уголке мира люди весело говорят тем, кого любят: «Пока!», или «Аu revoir!», или «Аuf wiedersehen!», не думая, что это – в последний раз. Наверное, оно и к лучшему. Знай мы о надвигающейся беде, начали бы волноваться о том, что каждое расставание может стать последним, и оказались бы неспособны ничего делать. Впали бы в ступор от страха.
Кто-то из великих, вроде бы Оруэлл заметил, что каждый год мы, сами того не зная, переживаем важную дату: годовщину своей будущей смерти. Но оказывается, имеются и другие неизвестные нам и нежеланные годовщины. Так, например, Джулия не подозревала, что именно тот день станет днем исчезновения ее дочери.
Тем днем, когда Джулия перестанет быть матерью. Может быть, она уже перестала ею быть? Вдруг Анна уже мертва?
