Во всяком случае, журналисты, мажущие ее дегтем, едва ли сами являются образцом добродетели. Конечно, доказательств у нее не было, но Джулия могла бы побиться об заклад, что среди тружеников Флит-стрит число разводов, супружеских измен, злоупотребления алкоголем или наркотиками будет повыше, чем в среднем по стране.
Да, она опоздала в школу за дочерью, но ей не требовались ничьи напоминания, чтобы сполна почувствовать себя виноватой. Онемевший дом, пропасть между ней и Брайаном, призраки Анны на каждом шагу: коробка хлопьев в кухонном шкафчике, кубик «Лего», завалившийся между подушками дивана, маленькая скамеечка, выглядывающая из-под раковины в ванной комнате… Все это приводило к тому, что чувство вины стало верным спутником Джулии, соперничая лишь с неослабной, пульсирующей болью от отсутствия дочери.
Отсутствие – это не то слово, когда речь идет о невосполнимой утрате. У Джулии не осталось ничего, кроме отчаяния на обломках будущего, которое она когда-то рисовала для себя с дочерью.
Любой предмет в доме мог причинить ей страдание. Как висящий на дверце холодильника рисунок Анны, изображающий косатку, играющую с дельфином. Он напоминал о том дне, когда дочь показала ей один из своих первых рисунков. Детские каляки- маляки настолько живо напоминали лошадь, что Джулия всерьез задумалась, нет ли у Анны художнической жилки.
– Какая красивая лошадка! – воскликнула тогда она, но дочь насупилась.
– Мама, это же черепашка.
С тех пор она всегда заранее спрашивала, кого именно нарисовала дочь. Глядя на картинку, она думала о том, что, вполне вероятно, никогда больше не получит этих непонятных рисунков, и ей становилось невыносимо горько.
Джулия мечтала избавиться от непрекращающейся боли хоть на несколько часов, немного прийти в себя, отдохнуть или поспать.
Она отодвинула чашку с кофе. Требовалось что-нибудь подейственней, пусть было только девять часов утра. Собственно говоря, почему бы и нет? Что ей еще делать? Поднявшись, подошла к бару, открыла дверцу. Внутри стояла бутылка водки. Джулия смотрела на нее и воображала, как выпивает все до дна и отрубается. Нет, выпивка не поможет. Потом она проснется еще более взвинченной и с жутким похмельем.
Она взяла бутылку и сделала хороший глоток. Что ей до похмелья? Ее брак развалился, репутация загублена. В Сети циркулировала отфотошопленная фотография Джулии в образе Майры Хиндли. Вот кем они все ее считают.
Майрой Хиндли.
Шизанутой Майрой Хиндли.
Ниже падать уже некуда.
Но все это не так ужасно, как то, что Анны больше нет. Она ушла навсегда, Джулия теперь ясно это понимала. Полиция ничего не добилась, по голосу Уинн чувствовалось, что надежды у той нет. Анна может быть где угодно, буквально – где угодно. Каждый год исчезают тысячи детей, а находят лишь единицы.
Господи, как же ей хотелось избавиться от подобных мыслей. Это было просто
Или взять из Брайановых запасов? В шкафчике, в ванной, наверняка есть, в крайнем случае – в комнате, где он спал. Она могла бы позаимствовать одну штучку. Или две.
Джулия пошатнулась. Целую неделю она толком не ела, и водка, как обухом, ударила ей в голову. На нетвердых ногах поднялась по лестнице. Открыла шкафчик в ванной.
Таблетки были там. Желтый пластиковый пузырек со снотворным.
Она взяла ее, спустилась вниз и высыпала пилюли на кофейный столик. Пересчитала. Ровно девятнадцать. Девятнадцать маленьких белых шайбочек. Проглотить их все и покончить со всем. Разом, здесь и сейчас. Хватит нескольких секунд. Несколько секунд до полного освобождения. Даже больно не будет.
Нет. Нельзя, пока остался шанс на возвращение Анны. Хоть эфимерный шанс, что дочь жива. Вот скажут, что Анна умерла, тогда… Но не раньше. Джулии нужен сон, а не вечное забвение.
Внимательно прочитала инструкцию на пузырьке. «Одна таблетка перед сном». Нет, одной ей явно не хватит. Взяла две штуки и положила в рот. На языке стало горько. Торопливо проглотила, запила водкой.
Через несколько минут Джулия почувствовала, что теряет сознание. Черт, а сильная, оказывается, штука. Она было
