уважал. И уже обращался к ним по поводу Ильи. Киевский волох не справился с задачей. Но тогда поражение было чисто физическое, а сейчас – нет. Если одна языческая сила нагадила, может, другая – исправит?
– Илья, как, в седле удержишься?
Сын кивнул.
– Тогда собираемся, – решил Сергей Иванович. И ведунье: – Дорогу покажешь.
– Может, связать ее, батько? – предложил Развай.
– Не надо. – Духарев глянул на ведунью особым взглядом, да так, что женщина отшатнулась. – Не сбежит она.
Что-что, а увидеть, когда человек признал его господство, Сергей Иванович умел. Явнея – признала. Отныне она больше не была свободной. Теперь ведунья принадлежала к его чати. До тех пор, пока он сам ее не отпустит. Если отпустит.
Упрятано капище было на совесть. Без проводницы им пришлось бы поплутать. Хотя нашли бы всё равно. С Витмидом – точно. У него на такие места нюх прям-таки фантастический. Ведунью, вон, углядел раньше, чем она – его. Интересно, а будь на ее месте такой, как Рёрех? Вычислил бы его Витмид? Ой, вряд ли.
Давненько Духарев здесь не бывал. Сколько прошло с тех пор, когда они с Рёрехом сюда заявились? Лет тридцать с хвостиком. Но изменилось с тех пор Волохово капище незначительно. Частокол подправили местами. Новые колья по цвету нетрудно отличить. Часть звериных черепов на частоколе заменили свежими. А вот человечьих на нем больше нет. Хотя, может, и раньше не было? Волох, он погуманней того же Сварога.
Духарев уже знал, что каждое такое капище делится на две части: запретную для людей и запретную для духов.
Первой, внешней границей был вот этот частокол. Внутрь пускали только своих. Но внутри была еще одна граница, внутренний круг. Там царил сам Волох и призванные его служителями духи, которым был заказан путь наружу так же, как чужим был запрещен доступ за внешний частокол. Там, во внутреннем кругу, была уже не Явь, но еще не Навь. Что-то вроде запретной полосы вдоль Кромки. Там находилось физическое тело Волоха, емкость, так сказать, для нисхождения божественной силы, обращавшей
Ворота «внешнего доступа» были закрыты. Но открылись, когда Развай разок-другой стукнул в створ древком копья.
Духарев с гридью въехали внутрь. Ага. Вместо давешней бабки – здоровенный кудлатый смерд с дубиной, а вместо мишки – свора не менее кудлатых псов. Последние, надо полагать, с воинами уже встречались, потому что лаяли яростно, но с приличной дистанции.
– Старшего позови, – велел смерду Развай. – Мухой!
– Помню тебя.
Медогар. Старый знакомый. Надо же, жив еще. Седой, морщинистый, но держится прямо. Сколько ж лет ему?
Сергей Иванович кивнул Разваю, и тот вручил главному волоху кожаный мешочек.
Тот принял небрежно… И удивился. Мешочек оказался тяжелей, чем ожидалось.
– Ты развяжи, – посоветовал Духарев, улыбаясь.
В кошеле было не серебро – золото. Киевское. Владимировой чеканки.
– За что же? – осторожно спросил волох.
– За прошлое, – ответил Духарев.
Первоначально деньги должны были стать платой за помощь, если у волохов получится то, что не вышло у ведуньи. Однако Медогар Духареву здорово помог в свое время. Не поколдуй он с Сергеем Ивановичем, тот бы и не узнал, что его будущую жену увели в полон. За такое дюжина золотых монет – пустяки.
Медогар глянул снизу вверх – Духареву в глаза… Что он увидел? Что-то наверняка. Но вслух сказал только:
– Что за помощь тебе нужна?
– Я присяду, – сказал Сергей Иванович, опускаясь на лавку. – Витмид, Плёс, Илью сюда.
– …Вот такие дела, – закончил Духарев. – Что скажешь, Медогар?
Волох усмехнулся:
– Скажу: хорошо, что сын твой Морене не полюбился. Не то забрала бы его к себе.
Теперь усмехнулся уже Сергей Иванович:
