только вашей внутренней валютой и не может использоваться в международных расчетах. Да не морщитесь вы так, президент. Как говорят русские, снявши голову, по волосам не плачут. Вы идите, изучите все подробно, тогда, если возникнут вопросы, продолжим. А сейчас у меня нет времени. Пожалуй, я дам вам даже не два, а все четыре часа.
Рузвельт медленно кивнул, а Колесников встал и пошел прочь. Он со штабом расположился в отеле по соседству, там были кровати, и можно наконец поспать хотя бы с намеком на комфорт. А потом они закончат разговор, причем вопросы у Рузвельта возникнут обязательно, да такие, по сравнению с которыми озвученные ранее не стоят ни гроша.
Как это часто бывало, он оказался прав. Рузвельт встретил его будучи настолько подавленным, что Колесников испугался даже, не случился бы у старичка инфаркт. Хотя какой старичок, ему едва за шестьдесят, всего на семь лет старше Лютьенса. И он с ходу спросил:
– Я могу попросить вас пояснить последние страницы?
– Ну, попросите, – разрешил адмирал и, видя недоумение на лице собеседника, посерьезнел. – Вы про список лиц, подлежащих безусловной выдаче Германии?
– Да.
– А чего там непонятного? Рокфеллеры, Ротшильды, Морганы, ну и так дальше. С семьями, чадами и домочадцами. Мы считаем их военными преступниками и уже подготовили для этих людей шикарный концлагерь. Мы его в свое время законсервировали, и он теперь как новенький. Даже клопы сохранились.
Вот так вот. Они с Рабиновичем потратили немало времени, составляя этот список. Кого– то наверняка забыли, о ком-то и вовсе не знали, но большинство наверняка здесь перечислены. И уничтожать их стоит всех, чтобы и памяти не осталось, иначе опять что-то выплывет. А кто скажет «сын за отца не ответчик», пускай вспомнит, на чьи деньги жил тот сынок. И заткнется.
– Адмирал, вы понимаете, что мы не сможем выполнить это требование?
– Нет, не понимаю. И понимать не собираюсь. Послушайте, мистер президент. Вы никогда не думали, отчего началась эта дурацкая война? Кто ее вообще начал?
– Вы.
– Не-ет, – открыто ухмыльнулся Колесников. – Войну начали вот эти уроды. Именно они, а не военные. Эти люди, точнее, их шестерки устроили революции в России и Германии и сняли с этого сливки. Потом накачали наши страны оружием, чтобы позже стравить между собой и поиметь в неразберихе войны еще больше. Только вот одного не учли. Знаете, чего?
– Чего? – на сей раз, Рузвельт смотрел с неподдельным интересом.
– Разницы в происхождении. Не все на свете меряется выгодой. В отличие от них и русские, и немцы – народы-воины, родившиеся в сражениях за свою землю. А воины всегда смогут друг друга понять и, если будет желание, договориться. Ну и раз уж эти люди нашли убежище на вашей земле, то и расплачиваться придется вам. Вы можете попытаться отказаться – и умереть…
Четыре месяца спустя Колесников гулял по берлинской набережной. Вот как интересно получается. Время летит быстрее, чем успеваешь это понять. Вроде бы только вчера фланировал здесь с красивой девушкой – а сейчас степенно идет с тобой под руку, толкая перед собой коляску со спящей дочерью. Сын остался дома, под присмотром суровой Марты, ему сегодня чуть-чуть нездоровилось, а они отправились немного подышать свежим воздухом, а заодно опробовать новый автомобиль Хелен – старый она все же разбила, и хотя его клятвенно обещали починить, Колесников на всякий случай купил еще один. Денег, слава богу, достаточно.
Жалко только, что кузов кабриолета, когда его восстановят, придется окрашивать по новой. Колесников как-то в шутку подал Хелен идею об аэрографии, а та, будучи в приподнятом настроении, сумела ее реализовать. Получилось красиво.
Вдобавок она, будучи не лишена деловой хватки, запатентовала ее, и сейчас в карман Хелен капал небольшой, но стабильный процент. Автомобили– то здесь были у многих, для среднего класса это являлось, скорее, нормой, и модную идею подхватили многие. Ну и ладно, перекрасят кузов – можно будет изобразить что-то новенькое.
А вообще, наступило редкостно тихое время. Закончилась война, закончились и торжества по случаю победы. Отгремели салюты, получили свое герои. Альянс переваривал добычу, а Колесников, воспользовавшись моментом, начал больше времени проводить с семьей. Хотя, конечно, и в Союз смотался – не утерпел, побывал в родном городе, благо Сталин не возражал.
Кстати, поездка окончилась не то чтобы разочарованием, а каким-то непонятным, странным ощущением. Город оказался почти таким, как адмирал его помнил в детстве. Разве что чуть поменьше – не потребовалось рывком поднимать промышленность, не эвакуировали туда предприятия… Тихий, патриархальный городок с бегущими на рыбалку мальчишками и спокойно гуляющими по улицам курами.
