Колесниченко, если не получил повышение за выслугу лет, в милиции это, говорят, быстро, тут на пенсию уходят рано, а в криминальные структуры – еще чаще.
Он обернулся к нам на крутящемся кресле, бодрый и веселый, доложил браво:
– Все загружено на полную мощность! На подозрении все, кто прячет рыло намеренно или нечаянно.
– Таких отделил? – спросила Ингрид.
– На особый контроль, – заверил Колесниченко. – Заново просматриваем каждое движение, каждый жест!
Хлопнула дверь, быстро вошел Андрей, сразу направился к нам.
– Я слежу, – сообщил он. – Ребята пашут неотрывно, но я велел искать характерные особенности, как ты любишь. Левшей, переученных и скрытых, ботаников, бывших военных…
– Отлично, – сказала она, – спасибо, Андрей. Ты всегда готов подставить плечо.
Он смущенно улыбнулся.
– У меня своей работы завал, но твоя намного важнее! А у меня мелочь, бытовые драки…
Колесниченко заверил Ингрид:
– Уже половину пересортировали заново!
Она покосилась на меня, я осматриваюсь с самым скептическим видом, дескать, аппаратура классная, но хотя метод хорош сам по себе, однако здесь эти силовые, какие могут быть результаты?
– Кстати, – сказала она с нажимом, – что у вас делали Далила и Белинда?.. У них что, работы нет?
Он дернулся.
– Ингрид… да их вроде бы не было…
Но даже я уловил смущение в его голосе, а Ингрид, профессионально заточенная на выявление брехни, сказала резче:
– Что?.. Ты хочешь сказать, ты в самом деле отключил видео?
Колесниченко дернулся, бросил лютый взгляд на соседа, тот съежился и едва не заполз под стол, наконец Колесниченко пробубнил виновато:
– Они отчет приносили…
– Вдвоем? – спросила Ингрид с сарказмом.
Она в самом деле разозлилась, только я понимаю, злится не столько на них, сколько на меня, снова все угадал, аналитик хренов, яйцеголовый, специалист по дрозофилам и нематодам, а туда же, сидел бы у себя и мышам уколы ставил, так нет же, тыкает мордой в такое вот непотребное, гад, теперь вот в самом деле придется посуду мыть, а это унизительно, когда не по своей воле, а по проигрышу.
Андрей застыл, как столб, явно преувеличил свою роль в помощи Ингрид, один раз заглянул сюда и все, сейчас стоит, как памятник Пушкину на Тверской, излюбленное место для какающих голубей, что, как критики, выбирают мишень покрупнее.
Колесниченко сказал виновато:
– Ингрид, никто не может помешать нашей работе! Если этот ленивый скот не выключил передачу видео, ты бы видела, что ничего такого…
Она поморщилась.
– Заткнись. Что уже есть?
Я видел по его лицу, что ничего пока предъявить не может, кашлянул и сказал громко и с оптимизмом, выручая этих планктоников, в полиции планктон есть тоже, планктон бессмертен, как утверждают биологи, и я в этом убеждаюсь везде:
– Вообще-то не все так уж безнадежно.
Оба с надеждой повернулись ко мне. Колесниченко смотрит умоляюще, спасай, братан, а Ингрид спросила неумолимо:
– А что есть?
– Есть некий главный вор, – напомнил я, – который и украл эти двенадцать миллионов. А до этого спер восемь. Но ему понадобились помощники, которых нанимал инкогнито.
Она буркнула:
– Инкогнито сложно.
– Ничуть, – ответил я, – если он платил щедрый аванс. От них требовалось совсем ничего, как вот разбить окно в том доме. За такой пустяк он мог заплатить столько, что охотно выполнят и вторую часть задания.
Остальные слушали, притихшие, как мыши, а потом начали мало-помалу отъезжать к своим столам, а то и к чужим, только бы оказаться подальше от этой грозы. Даже Андрей отступил на шажок, но смотрит на Ингрид неотрывно, что-то жаждет сообщить или
