– Я тоже верю фильмам, – согласился он. – Такое приятное и успокаивающее чувство.
– Да и мы, – договорил я, – решили не сами разобраться… слово-то какое ужасное, мы в детстве всегда разбирались друг с другом, как вспомню…
Я довольно натурально вздрогнул, подчеркивая свою суть ботаника, который теперь даже муху умертвить не сможет, а если поймает, то выпускает в форточку.
– Решили помочь, – досказал он, – тоже хорошо. Так чем могу я?.. Или в качестве подозреваемого? Говорите прямо, я не обижусь. В моей долгой жизни пришлось повидать всякого.
– Прямых улик нет, – сказал я честно, – но косвенные указывают на вас.
– Какие? – спросил он с любопытством.
– Тайна следствия, – ответил я значительно. – Раскрыть не могу, вы же можете кое-что подправить, от чего-то избавиться, хотя должен сказать прямо, этих улик очень много. А сейчас такая система, компьютеризированная, кстати, что собирает даже микроскопические улики!.. И когда их набирается воз и маленькая тележка, то они уже имеют реальный вес.
Он кивнул, старческое лицо выразило интерес, сочувствие и некоторое сожаление. Но не в том, что попался, а что мы вот, молодые и красивые, тратим время зря, идем по ложному следу, а ничего поделать нельзя, тупые, не всем удается разъяснить самые простые истины даже на пальцах.
– Вы прибыли, – поинтересовался он, – предъявить обвинение или же пока собираете сведения?
Я отшатнулся.
– Обвинения? Упаси боже!.
– Тогда, простите, в чем же…
Я сказал со смущением в лице и голосе:
– Я просто не поверил в эту чушь… Уж простите, но я не полицейский, уже объяснил, почему я здесь, у меня другие взгляды, чем у полиции… Я поделился с директором своими предположениями, он конечно же против моей поездки к вам…
Он усмехнулся.
– Естественно. Директор в первую очередь думает о репутации своего заведения. Репутация – это и деньги, и новые сотрудники, и вес в глазах конкурентов.
– Однако мне удалось настоять, – сообщил я с нужной долей гордости. – Все-таки я уверен, откровенный разговор с вами развеет все наши сомнения и подозрения.
Его улыбка стала шире и еще ироничнее, пожилые люди не так легко покупаются на комплименты, как молодые дураки.
– Спасибо…
– А то и даст, – добавил я, – новый толчок, как говорил Леонид Ильич, в нужном направлении.
Он усмехнулся, сказал понимающе:
– А в разговоре будете ставить мне всяческие ловушки, верно?.. Хорошо, спрашивайте. Обещаю не хитрить. И хотя вряд ли вы поверите, но мне в самом деле хитрить нечего. А поговорить… Ну, старики поговорить любят.
Я сказал бодро:
– Старики? Старики, по современной терминологии, это люди после восьмидесяти лет. А вам где-то лет пятьдесят?
Он улыбнулся шире.
– Не льстите мне так откровенно, хотя вообще-то любую лесть слушаем с удовольствием. Мне семьдесят и моложе своего возраста не выгляжу.
– Выглядите, – заверил я.
– Да, – сказала натужно и Ингрид, – я бы ни за что не дала вам семьдесят. Так, от силы шестьдесят девять.
Он кивнул, принимая шутку.
– Спасибо. Вы лично из полицейского управления? Прикомандированы к этому товарищу в качестве телохранителя?
Она в замешательстве кивнула, а я сказал торопливо:
– Я не соврал, она в самом деле кандидат наук. По спортивной медицине. Хотя работает в отделе расследования крупных и особо крупных хищений.
Он сдержанно улыбнулся.
– Девушка великолепна, как символ советской эпохи. Да и любой, где крепкая власть. Спортсменка, комсомолка да и просто красавица!.. А что кандидатскую защитила, так вообще великолепно.
Я отмахнулся.
