тебя за жопу обнять!
Женщина отскочила, резко развернулась и бросилась прочь из палаты, закрывая руками лицо.
В купе было душно и совершенно темно, так что Даниил, проснувшись, не мог понять, открыл глаза или нет.
Мерно стучали колеса. Позвякивали стаканы на столике. Из кромешного мрака звучал мерный храп водителя Андрея, которого откомандировали вместе с ним: проводить до Петербурга и передать сестре с рук на руки. Даниил приподнял шторку и посмотрел в окно: черные и синие тени мелькали, как в мрачном калейдоскопе, в который забыли добавить другие цвета, кроме этих. Изредка болидами проносились слепяще яркие оранжевые и белые фонари.
Почему он проснулся?
Клочками тумана мелькали обрывки нехорошего сна. Кажется, снилась школа. Да, точно: только класс напоминал почему-то казематы какой-нибудь крепости, каменные стены сочились ледяной влагой, а стулья и парты были сложены из широких булыжников. С низкого земляного потолка вниз сыпались жирные белые черви. Но это точно была школа и класс, потому что за похожим на большое надгробие учительским столом восседала покойная Крупская: на ней была странная, похожая на чешую зеленая кофта, большие груди растеклись по гладкому камню, выпученные глаза неприязненно глядели на учеников. Даниил сидел впереди и не видел других, но знал, что они есть у него за спиной. Крупская спрашивала урок: кажется, задавали выучить наизусть какое-то стихотворение, и все по очереди декламировали каждый по одной строчке. Настала его очередь, и он забыл нужный ответ, стал вспоминать его, долго, мучительно, и все же ответил – да, ответил: «К сиськам твоим дружно мы припадем», вот что он сказал. И вот почему проснулся.
Его разбудил тихий звук собственного голоса, бормочущего сквозь сон.
– К сиськам твоим дружно мы припадем.
Ему стало жутко, да так, что захотелось разбудить Андрея. Все закончилось, сказал он себе. Все уже в прошлом. Мамочку перестали кормить, как и советовал Аркадий Леонидович, главным образом потому, что просто некому стало это делать. И ничего страшного не случилось: ни кошмарных снов, ни видений. Все действительно кончилось.
Тогда почему ему это снится?
Дурацкая строчка прицепилась, как навязчивая мелодия. Удивительно, но Даниил забыл ее продолжение. Там должно быть еще что-то в конце, какая-то последняя, главная фраза. Он попытался было вспомнить, но тут же перепугался и остановил себя: нет. Хватит. Хорошо бы забыть и то, что еще держалось в памяти.
Сон не шел. Даниил смотрел на мелькающие за окном тени, возникающие и тут же исчезающие снова огни, поблескивающие во тьме ленты узких речушек и лужицы болот на неуютных пустошах. Колеса продолжали отбивать монотонные ритмы: па-па-па-памм, па-па-па-памм – как неутомимые потусторонние барабаны; вагон покачивался и поскрипывал, аккомпанируя гулким ритмам вместе с тоненьким звоном стаканов, с басовитым раскатистым храпом, с дыханием локомотива, а удары колес сливались с поднимающимся навстречу подземным гулом, воем ветра, снами, мыслями и голосами людей в потерявшихся среди леса деревнях и лежащих в тени городах, и все это сливалось и складывалось в слова, повторяющиеся, как настойчивая молитва.
Сноски
1
Перевод со средневерхненемецкого Ю. Б. Корнеева.
2
СРЗК – средний разведывательный корабль.
3
Евангелие от Матфея, 12: 25–26.
4
Евангелие от Матфея, 18:20.
