ностальгией вдыхая такие знакомые запахи, после чего в отделе струнных инструментов присмотрел свою любимую «испаночку». Поначалу перебор не пошёл, но потом я взял себя в руки, закрыл глаза, и всё вернулось, будто не было годового простоя, гитара в руках просто пела.
– Я восхищён, месье, – слегка поклонился продавец. – У вас безусловно талант. Завернуть покупку?
– Шустрый, – хмыкнул я. – Гитару беру. К ней непромокаемый чехол, я видел, у вас такие есть, а также двойной комплект струн.
– Испанские?
– Конечно.
Уплатив, убрав чек в карман, я с гитарой на плече, пришлось подравнять ремень чехла, чтобы та удобно висела, пошёл гулять дальше. В отделе клавишных инструментов я с изумлением обнаружил знакомые аккордеоны, произведённые на фабрике в Союзе. У меня точно такой же был, но сгинул вместе с мотоциклом. Проверив три экземпляра, я отобрал себе один по нраву. Он продавался в комплекте с чехлом. Вот так я и вышел из магазина с двумя инструментами на плечах и с широкой довольной улыбкой на лице. Не ожидал такого успеха в покупках, ох не ожидал.
Мотнувшись на квартиру, я оставил инструменты и направился к Эйфелевой башне, надо хотя раз на неё взглянуть. Вход ещё был открыт, поэтому, купив билет в восточной кассе, я поднялся на лифте на обзорную площадку. И чего ею так восхищаются? Башня как башня, монументальная только. Работал ресторан, но я туда не пошёл, а спустился и, купив мороженого, стал прогуливаться по ночным улочкам. А тут ничего, и девушек много молодых да заводных…
Утром, приняв душ, я остался голышом: одежда была, но чистая – только выходная, остальная требовала стирки. Самому мне было элементарно лень ею заниматься, у меня отпуск, не трогайте меня, но я всё же оделся и спустился на улицу. Тут через три дома была прачечная. За час отстирал всё и почти высохшую одежду принёс домой. Погладил и убрал в шкаф. Вот и все дела.
Вдруг, в тот момент, когда я ставил на плиту чайник, раздался резкий стук в дверь. Сам не заметил, как у меня в руке оказался пистолет. Тихим шагом, крадучись подойдя к двери, я негромко спросил:
– Кто?
– Это я, Жермен, – услышал я знакомый голос.
Хмыкнув, я убрал пистолет в комод, стоявший слева от двери, туда же отправил и всё остальное оружие, так как был уверен, что при пальпации его обнаружат. Как только я открыл дверь, в квартиру ворвался брюнетистый короткостриженый вихрь тридцати одного года с великолепной стройной фигуркой, налитой грудью, пухлыми губками и милым личиком. Жермен примерно два месяца назад принесла карманный пистолет на починку. Это было оружие кустарного производства, которое могло при выстреле разорваться и нанести повреждения владельцу. В данном случае у него при выстреле в выбрасывателе застряла гильза, заклинив затвор. Я не сразу узнал в этой игрушке отголосок карманного браунинга. М-да, совсем плохой. Старик был у себя наверху, а я тут же выбил гильзу и даже почистил пистолет. Болтая при этом, мы с Жермен так возбудились, что я взял её прямо в мастерской, на рабочем столе. Такое у меня было в первый и последний раз. Да и та с охоткой пошла на контакт. Как она мне позже пояснила, её заводили рыжие. Кстати, муж у неё был тоже рыжим, до того, как облысел. Он был старше её на двадцать три года и, естественно, не мог её удовлетворять в постели. Результат налицо, она начала отовариваться на стороне. Связь с Жермен была непостоянной, в этой квартире, после того первого раза в мастерской она была три раза, и после этих трёх раз я с трудом возвращался к старику, будучи опустошённым как морально, так и физически. Жермен являлась женщиной в прямом смысле этого слова и в постели была неутомима. Всегда она меня укладывала на лопатки. Я вот её никогда, раньше выдыхался. Ну сейчас-то я отдохнул, посмотрим, кто кого.
Открыв дверь, я приготовился, что она снова бросится на меня, срывая одежду, но Жермен проскользнула в комнату и, заламывая руки, с надрывом воскликнула:
– Жан, я звонила в твою мастерскую, и там мне сказали, что твой учитель умер!
– А тебе какая разница, ты же его не знала? – удивился я.
Она замерла и удивлённо посмотрела на меня:
– Ты не скорбишь о нём?
– Скорблю, но на людях этого не показываю, память о моём учителе при мне останется навсегда. Но при чём тут ты?
– Тогда ладно, – с облегчением вздохнула она и, посмотрев на меня, плотоядно улыбнулась.
Мы тут же рванули друг к другу, и Жермен шепнула, когда я стягивал с неё юбку:
– Синяки и засосы не оставляй, мой муженёк, кажется, начал о чём-то подозревать.
Мы начали на ковре гостиной, потом перебрались на стол и уж с него в спальню. Наконец, благодаря неимоверному усилию, я
