поглядеть на Лондиниум так, как мне хочется. Была у него такая скверная и крайне раздражающая привычка.
– Ты волком глядишь, – сказал он, – будто ненавидишь весь этот город и каждого, живущего в нем.
– А что, если так оно и есть?
– Местным этого показывать не стоит.
Корень указал мундштуком своей неизменной трубки на сына хозяина катера – совсем еще мальчишку, крепко держащего румпель. Он кидал на меня совсем недружелюбные взгляды. Сказать по чести, мне было на это наплевать. Даже если задираться начнет – тем лучше, будет на ком зло сорвать. Его папаши, иногда выглядывающего из кочегарки, я ничуть не опасался. Мне не нравилось находиться в самом сердце ненавистного врага всего русского. Быть может, лондиниумские обыватели и не были мне врагами, как и большая часть населения Британии, однако их страна – другое дело. Не было у России врага более коварного, подлого, а главное – последовательного, нежели Британия.
– Нам перед ними еще драться, – заметил Корень, начиная аккуратно набивать трубку.
– Уж точно не перед ними, – покачал головой я. – Выступать мы будем вон там, – указал я на монументальную громадину Лондиниумского Колизея.
Его было видно почти из любой точки города – даже лес труб промышленных районов не загораживал этот памятник истинно британскому тщеславию. Здешний Колизей почти в полтора раза превосходил знаменитый римский, но все равно Олимпийские игры проходили только там. Это было главным условием барона де Кубертена, возродившего их в современном виде и ставшего первым и пока еще бессменным председателем Олимпийского комитета.
– Туда обывателей не допустят, – объяснил я. – Даже худшие места достанутся зажиточным купцам или армейским офицерам.
– А этим где развлекаться? – удивился Корень.
– Слушать в здешних кабаках – они пабами называются – трансляции по радио. Да и по всему городу откроют арены поменьше, но там будут сражаться игроки не нашего уровня.
– Вон как ты заговорил, – рассмеялся Корень. – Прямо прет от тебя господской спесью. Забыл, поди, как мы начинали и где.
– Не забыл, – ответил я. – Совсем не забыл.
Выгородка из веревок, едва сдерживающая орущую толпу, и неизменная грязь под ногами. Очень быстро земля становится грязью во время схваток игроков – даже в самые жаркие дни засушливого лета. Она легко напивается кровью, становясь жирной, будто чернозем, и липнет к одежде и коже так, что кажется, ее и не отмыть никогда.
– Тарас все еще не в форме после той заварухи у немцев, – сказал наконец Корень. Он явно пришел ко мне не затем, чтобы вести беседы о том, как я гляжу на Лондиниум. – Он храбрится, вид держит, но на каждой тренировке видно, как ему больно. Надо его доктору толковому показать.
– Показывал уже, – с досадой отмахнулся я. – И знаю, что с Тарасом все совсем не так гладко, как ему хотелось бы. В Гамбурге врач сказал, что Тарасу нельзя выступать, как минимум, пару месяцев. Тот здоровяк-немец ему не только ребра попортил – он ему потроха все отбил напрочь. Внутренних кровотечений не было, по крайней мере тогда, но Тарас должен себя беречь.
– Так чего ж ты его с нами потащил?! – пыхнул трубкой Корень. Лицо его исказилось от гнева, густые, как и положено всякому уважающему себя запорожцу, усы встопорщились, будто у разъяренного кота.
– Он себя на тренировках не бережет, – пожал плечами я. – Да и что мне было делать? Бросить в Гамбурге, выдав его часть призовых, так, что ли? Надолго бы ему хватило тех денег, как ты думаешь? – Страсть к мотовству, присущая нашему рукопашному бойцу, была отлично известна всем в группе. – И где бы мы нашли так быстро другого рукопашника, а? Тарас даже не в форме даст сто очков форы любому игроку из тех, что могли нам предложить ланисты в Гамбурге. Ты бы хотел в нашу группу немца?
– Хватит уже, – пробурчал Корень, – совсем ты меня заклевал. Но выводить сейчас Тараса на бой – это ж убийство.
– Вот и присмотри за ним, – ответил я. – И я тоже буду приглядывать.
– Будет у тебя время приглядывать, как же.
Тут запорожец был прав на все сто. Тяжелому бойцу, если придерживаться старинной классификации, гопломаху! во время боя вовсе не до того, чтобы присматривать за рукопашным бойцом. Пускай у Корня тоже будет немало забот, но он все-таки намного быстрее меня и сможет при случае хоть чем-то помочь Тарасу.
Катер причалил к Гладиаторской пристани, расположенной ближе всего к Колизею. Я расплатился с его хозяином, воняющим гарью и виски мистером Смитом, и моя команда сошла на берег. Наше долгое путешествие по морю, а после – вверх по Темзе закончилось.
Я сходил последним, придирчиво осматривая по привычке всех своих бойцов.
