Первым быстро, пружинисто шагал карабинер Армас Мишин – здоровяк с песочного цвета волосами и роскошными усами, каким, наверное, завидовал втихомолку даже Корень. Был он родом из Ингерманландии, вся родня его служила солдатами или унтерами в разных полках Российской империи. Он тоже начинал службу не где-нибудь, а в недавно организованном Карабинерном батальоне. Как и за что он оттуда вылетел, оказавшись среди игроков, конечно же, предпочитал не распространяться.
Почти не отставал от него стрелок Вахтанг Ломидзе по прозвищу Князь, стриженный под бокс молодой[2] картлиец с неизменной парой легких арбалетов за спиной. Как он управляется с ними во время боя, я до сих пор ума не приложу. Однако умудряется же каким-то образом, раз прошел уже в моей команде не один десяток игр. И почти никогда он не получал ранений, разве что самые пустяковые.
Третьим, слегка вразвалку, обычной своей походкой, шагал Тарас Гладкий – рукопашный боец. Он брил голову, как будто стараясь оправдать фамилию, и отказывался отпускать оселедец, чтобы придать себе сходство с запорожцами, какими их представляют обыватели. Он нес на плече мой тесак, делая вид, что не замечает его весьма серьезного веса. В этом был весь Тарас – никогда не показывать никому: ни публике, ни товарищам по группе, – что тебе бывает тяжко или больно. Он настолько не любил жаловаться, что врачам приходилось иногда из него информацию едва ли не клещами вытягивать. Порой до смешного доходило. Поначалу рядом с ним стоял я или Корень. Мы рассказывали врачу, какие именно травмы получил наш рукопашный боец после очередной схватки. Руководствовались при этом тем, что сумели заметить во время боя. Только угрозой не выпустить в следующий раз на арену можно было заставить Тараса говорить, но и тогда он выкладывал далеко не все.
– Спасибо, что захватил мой тесак, – кивнул я Тарасу, удерживая его за локоть. – Ты как?
– Драться смогу, – важно кивнул тавричанин свежеобритой головой, – и больше столько ударов не пропущу.
– Ты смотри, здесь медкомиссия строгая, – решил немного постращать его я. – На играх для принца должны быть только здоровые бойцы. Если ты что-то от меня скрываешь, то лучше сразу расскажи.
– Да все хорошо со мной! – резче, чем следовало, ответил мне Тарас. – Говорю же, жить буду и драться завтра смогу. Что еще надо?
– Надо, – не отпуская его локтя, произнес я, – чтобы ты на своих ногах потом с арены ушел.
– Да хватит уже! – вспылил Тарас, рывком освобождаясь, хотя если бы я не отпустил его, то вырваться он вряд ли бы смог. – Я в полном порядке. Сколько еще раз мне надо повторить, чтобы это дошло до тебя, командир?
– Не дерзи мне, Тарас, – осадил его я. – Я отвечаю за всех и должен быть уверен в каждом, кто завтра выйдет на арену Колизея.
– Во мне, стало быть, ты уже не уверен? – взбрыкнул тавричанин. Он даже голову наклонил, будто бодливый бычок.
– Уверен, – успокоил его я, – но проверить никогда не вредно, верно? – Я подмигнул ему, пытаясь свести все к шутке. И сразу понял – мне это не удалось.
Тарас кивнул в ответ, но ничего говорить не стал. Он, осторожно ступая, спустился на каменную пристань и отошел к остальным бойцам моей группы.
– Зря ты Тараса так завел, – покачал головой Корень, проходя мимо. – Он теперь на тебя дуться будет, словно дитя малое.
– Я его еще и завтра заведу как следует перед боем, пускай позлее будет.
– Хочешь, чтобы побыстрее с врагом разделался, без лишних движений?
Я только кивнул в ответ – Корень снова угадал мои мысли, даже не задавая наводящих вопросов. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы нуждаться в них. Была у Тараса еще одна страстишка. Начинавший в цирке, как и многие игроки-рукопашники, он был склонен к мелким эффектам, рассчитанным на зрителя. И далеко не всегда понимал, когда они уместны, а когда нет. Именно из- за нее он и пропустил те несколько ударов от противника в Гамбурге, что едва не отправили его на больничную койку. Но если Тараса хорошенько разозлить перед боем, то он мгновенно забывал обо всей театральности и начинал вымещать накопившееся зло на противнике. Это мне и было от него нужно в предстоящей схватке. Желательно начинать злить тавричанина загодя, потому что он был человеком по натуре спокойным.
Когда Корень сошел на берег, я закинул на плечо принесенный Тарасом тесак и, кивнув на прощание Смиту и его сыну, последовал за своими людьми.
От пристани до окружавших Колизей казарм была всего пара кварталов, однако стоило отойти от нее на десяток шагов, как к нам заспешил патрульный бобби. Немолодой уже полисмен был грузным, что ничуть не сказывалось на его резвости, только лицо с каждым шагом наливалось кровью.
– Стойте-стойте! – загодя закричал нам он. – Вы кто такие, чтобы шататься по городу с оружием?
– Городовые всюду одинаковы, – философски изрек Князь. – Ведь знает же, шельма, кто мы такие, а все равно бежит уже за
