составляло. Конечно, не всегда, и мой батальон нес потери – чугунные шары пропахивали борозды в рядах солдат, оставляя корчиться на земле раненых, часто с оторванными или перемолотыми страшным ударом руками и ногами. Шагавшему рядом со мной унтеру – дядьке с лихо закрученными усами – ядро размозжило грудь, в мгновение ока превратив ее в кровавое месиво. Он рухнул как подкошенный, успев только просипеть: «Иисусе». Уверен, он был мертв еще до того, как тело упало на землю.
– Вперед, орлы! – гаркнул я. – Шагай веселей!
Я нес какой-то бред – даже сам не понимаю, откуда брались эти идиотские выкрики, но они помогали. Черт меня побери, они – помогали! Мои егеря подобрались, перестали кидать то и дело беспокойные взгляды на небо, откуда прилетали чугунные подарки сардинцев. Унтера подхватывали мои выкрики, ловили за шиворот солдат помоложе, когда те спотыкались или вовсе падали на четвереньки и их тошнило от страха и от вида боевых товарищей, превращенных ядрами в кровавые блины. Их тащили вперед, заставляя шагать, до тех пор пока они не приходили в себя достаточно, чтобы идти самостоятельно.
И тут по нам ударили из арбалетов и луков. Солдаты сардинцев намеренно принялись стрелять с предельной дистанции, чтобы внести как можно больше смятения в наши ряды. Им это удалось. Наступление на Трактирный мост замедлилось – передовые колонны едва шагали вперед, укрываясь за громоздкими мантелетами, собранными перед битвой. Пока в них не было надобности, деревянные щиты катили между шеренг, а теперь выставили, защищаясь таким образом от стрел и арбалетных болтов, которыми щедро осыпали нас сардинцы. Вот только те же самые мантелеты сделали нас крайне уязвимыми для осадных орудий. Ядра посыпались на наши головы, казалось, с удвоенной скоростью.
Ко мне примчался вестовой от графа Толстого.
– Господин поручик вас к себе просят, – выпалил он, хватая ртом воздух в промежутках между словами. – Дело срочное.
– Корень, остаешься за меня, – бросил я верному своему спутнику, и запорожец молча кивнул, подтверждая, что услышал и понял.
– Веди, – сказал я вестовому, и тот, не оглядываясь, бросился обратно, а я за ним.
Мы пробежали почти несколько саженей, низко пригибая головы. Мимо нас шагали солдаты моего батальона, а после – еще одного егерского, которому, как и моему, выпало в этом бою прикрывать орудия.
Прибежав вместе с вестовым, я дождался воинского приветствия от графа и еще пары офицеров баллистарии, стоявших рядом, и первым обратился к ним:
– Что у вас? Только быстро.
– Нас выбивают, как куропаток, – с яростным напором выпалил Толстой. – В батареях уже до половины солдат в расход списать пришлось. Если так и дальше пойдет, некому будет стрелять изо всех наших баллист и скорпионов.
– Мы тоже несем потери, – отрезал я ледяным тоном, стараясь голосом и всей манерой поведения несколько остудить пыл графа. – Если вы вызвали меня лишь для того, чтобы сообщить о потерях, то впредь прошу такими мелочами не беспокоить.
– Полковник, – схватил меня за плечо Толстой, – постойте, простите, я, видимо, разнервничался и веду себя как курсистка. Но если мы продолжим наступать так же, как сейчас, то мои слова окажутся правдой. Надо что-то предпринять, пока нас тут не перестреляли, как на утиной охоте.
– Так начните стрелять в них сами, черт вас побери! – стряхнул его руку с плеча я. – Вы же баллистарии – боги войны.
– Невозможно, – заявил один из товарищей Толстого, также поручик, только выглядевший немного постарше и говоривший с заметным остзейским акцентом. – Угол возвышения не позволяет стрелять по сардинцам на высотах Гасфорта.
– Нам никак не обстрелять их, – подтвердил граф. – Мы здесь для атаки на мост и укрепления перед ним.
– Значит, вражеские орудия целиком и полностью на нас, – кивнул я. – Вот только инициатива будет нарушением плана сражения, который довели до всех нас.
– Да вы понимаете не хуже моего, полковник, – снова вспылил Толстой, – что по плану этому мы шагаем ровными рядами на тот свет!
– Предлагаете мне нарушить приказ? – усмехнулся я, однако одного взгляда на лица офицеров баллистарии было достаточно, чтобы понять – им сейчас вовсе не до смеха. – Предприму все, что возможно.
Я первым отдал честь, хотя это и противоречило уставу, и бросился бежать обратно к своим егерям.
– Корень, – выпалил я сразу, как только добрался до своего батальона, – мухой к Тевкелеву, скажи, дело важное.
Казак умчался – только пыль из-под каблуков. Надеюсь, он скоро обернется вместе с Тевкелевым. Майор, командир 5-го батальона, шедшего сразу за моим, был человеком невысокого роста и удивительно проворным. Как и я, он предпочитал идти в бой пешим, понимая, что верхом представляет собой просто идеальную мишень.
Пока же Корень не вернулся вместе с ним, я бегло осмотрел нашу позицию. Продвижение почти остановилось, войска едва
