Закружившееся небо, серый мрамор – и бетон, летящий ему навстречу. Лиги падал, падал. Он успел выставить перед собой руки, перед тем как удариться о мостовую. В ушах его визгливый гул перешел в бесконечный крик, а вокруг дым и огонь, тела и люди на подгибающихся ногах, истекающие кровью, агент, уставившаяся на свое левое плечо, которое больше не продолжалось рукой, ее лицо, освещенное горящими останками лимузина.
Лиги охнул, закашлялся, увидел, как брызги крови выхаркались из его рта вместе с кусками мяса – он откусил себе кончик языка. И вот этот кусочек его плоти лежал теперь на бетоне.
Сильные руки подхватили министра, подняли, а он принялся отбиваться, выставил перед собой локоть, который тут же был блокирован, а сам он обездвижен – два человека потащили его, а он пытался сказать агентам, чтобы они подождали, что ему надо взять кусок его языка, но тут перед ним оказался один из «эскалейдов», он увидел прижимающихся к капоту агентов с пистолетами, они стреляли, но он почти не слышал выстрелов, они целились в разных направлениях, – это был не просто взрыв бомбы, а целая атака, – потом агенты засунули его во внедорожник, где он столкнулся с кем-то – с президентом, – и они оба упали, переплетясь телами, дверь захлопнулась, кто-то сильно ударил по ней, и, прежде чем он или Рамирес успели пошевелиться, водитель нажал педаль газа и машина сорвалась с места, а их прижало к спинке заднего сиденья. Снова звуки выстрелов, теперь он слышал их четче, быстрая череда хлопков, потом хруст, сопровождаемый вибрациями, их снова резко швырнуло в сторону – «эскалейд» задел что-то, – ад за окном, лимузин и, наконец, резкое ускорение: водитель миновал опасную зону.
Лиги посмотрел вниз и понял, что лежит на президенте. Начал было двигаться, но остановился, закрыл тело Рамирес своим, улегся на ней, как любовник. Их лица разделяли считаные сантиметры. Он видел ее расширенные зрачки, порванную щеку, ощущал запах дыма и духов, а его рот наполнялся кровью, и машина набирала скорость. Водитель сказал что-то, но в ушах у Лиги стоял гул, и он не разобрал слов. К тому же ему мешала неотвязная мысль, настойчивый голос снова и снова повторял в его голове: ты сам во всем виноват.
Глава 4
Лук Хаммонд проснулся с беззвучным криком.
Кричал он оттого, что видел, как его сыновья сгорают заживо.
Джошуа сгорал в небе – его «Виверна» развалилась на части, топливо взорвалось яркой вспышкой, попало ему в легкие, обожгло изнутри, а он падал и падал, бесконечно. Зак горел в танке, запутавшись среди покореженного металла, горели его волосы, кожа шла пузырями, а густой черный, удушающий дым заволакивал мир полимерной вонью.
Стоило Луку в последние две недели закрыть глаза, как он видел их смерть.
Тишина. Сорок лет службы, которая началась в РДД – разведгруппе дальнего действия во Вьетнаме. РДД означала, что ты на задании вдали от своих, и потому Лук в девятнадцать лет научился просыпаться в полной готовности и сознании, а те, кто просыпался с туманом в голове, умирали.
С белого вайомингского неба светило худосочное солнце. Оно находилось далеко – почти в ста пятидесяти миллионах километров отсюда, а поскольку его сыновья умерли, это число, казалось, обрело какое-то значение. Не сами цифры, а расстояние, в том смысле, в каком самое важное в жизни может навсегда оставаться недостижимым.
– Он приехал, – доложил солдат.
Лук сел, оперся спиной о раму кровати в своем пикапе. Декабрь, прохладно, но хоть снега, слава богу, немного. Он ушел в отставку два года назад, однако, просыпаясь, так же проводил оперативную оценку ситуации, как и в годы службы, хотя все чаще оперативная сводка имела такой вид: ВРЕМЯ 03.17, ПОБУДКА ВСЛЕДСТВИЕ ОСТРОЙ НУЖДЫ ПОМОЧИТЬСЯ.
Сегодня и все последнее время.
Оперативная сводка: красивые мальчики, которые бежали к тебе, широко раскинув руки, с криком: «Папа! Папа!», теперь мертвы. Их не защитили ни долгие солнечные часы катания на качелях, ни перекись водорода, которой дезинфицировали их ободранные коленки. Те мгновения, когда они засыпали у тебя на руках и ты, уставший до изнеможения, оставался на месте, потому что знал: такую мимолетную сладость нужно пить полной чашей, – те мгновения не защитили их. Ты тысячу раз говорил им о своей любви, но это их не спасло.
Твои сыновья мертвы. Сгорели заживо. Они теперь от тебя на расстоянии ста пятидесяти миллионов километров.
От тебя остались только твои пятьдесят девять лет. Живот, ровный, как доска, и ноги, закаленные бесчисленными походами.
