Контроль.
Баланс.
Дыхание.
Мантра: «Ты доктор Эйбрахам Каузен. Ты первый в истории человечества стер границу между обычными людьми и анормальными. Твоя сыворотка некодирующих РНК радикально изменила твою экспрессию генов. Ты был гением по любым меркам, а теперь стал чем-то бо?льшим.
Ты сверходаренный».
Люди проходят мимо меня, а я стою на углу и вижу вектор каждого. Могу предсказать мгновения, когда они пересекутся, споткнутся, когда замедлят шаг, когда у них зачешется локоть. Если захочу, то смогу свести все к линиям перемещения и силы, создать интерактивную карту, на которой словно переплету нити ткани.
Какой-то человек толкает меня, и я не отказываю себе в удовольствии – тут же во всех подробностях представляю, как ломаю ему шею: одной ладонью упираюсь в его подбородок, другой хватаю за волосы, выставляю вперед ногу для устойчивости и делаю резкое вращательное движение от бедра, чтобы амплитуда была максимальной.
Я оставляю его живым.
Мимо проходит женщина, и я узнаю ее тайны по сутулым плечам, по локонам, которые ниспадают ей на лицо и мешают периферийному зрению, по тому, как мечутся ее глаза при звуке клаксона такси, по мешковатому жакету, безымянному пальцу без кольца и разношенным туфлям. На брючине у нее волоски шерсти трех разных котов, и я представляю себе квартиру, в которой она живет одна, в нескольких остановках электрички от Бруклина, хотя, вероятно, и не в шикарном районе. Я вижу, что в детстве она подверглась насилию (со стороны дядюшки или друга семьи, но не отца), сделавшему ее затворницей. Некоторая бледность и дрожащие руки свидетельствуют о том, что она выпивает по вечерам – скорее всего, вино, судя по зубам. Стрижка говорит о ее доходах – не менее шестидесяти тысяч долларов в год, а сумочка определяет максимальный предел в восемьдесят тысяч. Работает где-то в офисе, где ее контакты с людьми сведены к минимуму. Работа связана с цифрами. Возможно, бухгалтерия крупной корпорации.
Наверное, так воспринимает мир бог.
И тут я замечаю две вещи. Во-первых, из носа у меня идет кровь. И во-вторых, за мной наблюдают.
Это проявляется покалыванием того рода, который дураки определяют понятием «коллективное бессознательное». На самом же деле органы восприятия просто собирают индикаторы, однако их обработки в лобной доле мозга не происходит: дрожание тени, частичное отражение в стекле, почти, но не совсем неощутимое тепло и звук другого тела в помещении.
Я же могу легко исследовать первоначальный возбудитель, сфокусироваться на нем – так наводят резкость в микроскопе. Я вызываю мою чувственную память последних мгновений, структуру толпы, запах людей, движение машин. Линии силы рассказывают мне всю историю, как рябь на воде сообщает о подводном камне. Я не ошибаюсь.
Их много, они вооружены. Они идут за мной.
Я кручу головой, щелкаю пальцами.
Вот будет занятно.
Глава 1
Время их поджимало, но Купер все равно не мог оторвать глаз.
Веревка как веревка – обычный синтетический ярко-желтый шнур, какой используют для закрепления брезента. Необычным было другое: веревочная петля, привязанная к фонарному столбу на Манхэттене.
Необычным было и то, что на веревке висело тело.
Ему было лет семнадцать. Стройный симпатичный паренек, со строгими чертами лица, в униформе «Макдоналдса». Поперек его желтой рубашки убийцы краской написали: «ВЫВЕРТ». Значит, схватили не просто первого попавшегося. Линчевали соседи, коллеги, может, даже друзья. В какой-то момент с его ноги свалилась кроссовка. Купер не мог отвести взгляд от тонкого белого носка, такого незащищенного на декабрьском ветру.
– Господи Иисусе, – выдохнул Итан Парк.
Они вместе совершали пробежку, пока не натолкнулись на толпу, собравшуюся вокруг тела.
