Вы писали книги обо всем, начиная с астрофизики и кончая зоологией. Как вам удалось постичь столько самых разных областей знаний?
Существует мнение, что научные дисциплины суть разные континенты, тогда как на самом деле наука – универсальный паспорт. Наука – это исследование и критическое мышление, а не зазубривание. Вопросительный знак, а не точка.
Вы можете привести что-нибудь в качестве примера?
Конечно. Дети узнают о Солнечной системе, запоминая названия планет. Вот вам точка. Бесполезная с научной точки зрения, потому что названия ничего не значат. Вместо точки нужно было поставить вопросительный знак: «Имеются сотни тысяч довольно крупных космических тел, вращающихся вокруг Солнца. Какие из них можно назвать неординарными? Есть ли между ними сходства? О чем они говорят?»
Но как вы учите детей постигать такие сложные вещи?
Их нужно учить постигать способ мышления. Ответов нет, есть только вопросы, которые формируют ваше понимание и, в свою очередь, порождают новые вопросы.
Это больше похоже на мистику, чем на науку. Где вы проводите границу?
Вот она как раз и определяется критическим мышлением.
Я могу понять, как это применить к систематизации объектов Солнечной системы. Но как быть с более абстрактными вопросами?
Такой подход распространяется и на них. Возьмите для примера любовь. Художник скажет вам, что любовь – таинственная сила. Священники назовут ее проявлением божественного начала. А биохимики, напротив, скажут вам, что любовь представляет собой петлю обратной связи дофамина, тестостерона, фенилэтиламина, норэпинэфрина. Различие состоит в том, что мы можем предъявить результаты нашей работы.
Значит, вы не романтик?
Мы такие, какими нас сделала эволюция. А в сущности, эволюция представляет собой создание все более эффективных машин для убийства.
А не точнее ли сказать «машин для выживания»?
Они идут рука об руку. Но первичнее – убийство, без него в выживании нет нужды.
Довольно равнодушный взгляд на мир?
Да нет, я бы сказал – оптимистичный. Я люблю слова антрополога Роберта Ардри[22]: «Мы произошли от поднявшихся обезьян, а не от падших ангелов, а обезьяны, помимо всего прочего, были вооруженными убийцами. Так чему нам удивляться? Нашим убийствам, кровавым побоищам, ракетам и непримиримым толпам? Или нашим компромиссам, чего бы они ни стоили; нашим симфониям, как бы редко их ни исполняли; нашим мирным сельскохозяйственным полям, пусть они часто и превращаются в поля сражений; нашим мечтам, пусть они и осуществляются так редко. Чудо человека не в том, как низко он пал, а как высоко поднялся».
Вы использовали эти слова в качестве эпиграфа к своей новой книге «Бог – анормальный». Но я обратил внимание, что вы опустили последние слова: «Среди звезд мы известны не нашими трупами, а нашими стихами». Почему?
Здесь поэтический дар Ардри превосходит его научное мышление, что является опасной ошибкой. «Среди звезд» мы неизвестны вообще. Солнце не задумывается о человеческой природе, галактика не выносит приговор. Мы безразличны Вселенной. Мы эволюционировали в то, что мы есть, потому что нынешняя модель человечества выжила, а другие тупиковые ветви – нет. Все очень просто.
Почему вы называете опасной ошибкой страсть художника?
Потому что художники опаснее убийц. Самый чудовищный серийный убийца может отправить на тот свет лишь десятки жертв, а поэты способны похоронить целые поколения.
