– Многое узнаешь еще, если верный выбор сделаешь. Целый мир для себя откроешь. Тайный мир, колдовской, могучий.
– Я и в этом мире нормально устроился.
– Надолго ли собаке блин? – Агафья рассмеялась. – Прижмут тебя, милый, к ногтю годика через три, коли оставишь все, как есть. Вижу будущее твое незавидное, и одно тебе спасение: колдовству врожденному сердце открыть.
– Ты меня на что агитируешь?
– Останься, – Агафья подошла к столу вплотную. – Хоть на недельку еще останься.
– Зачем?
– Так все за тем же: не налюбилась я еще с тобой, не чувствую отрады под сердцем.
Агафья кокетливо поиграла бровью, однако теперь ее ужимки смотрелись мерзко, и меня едва не стошнило.
– Уволь. – Я поднялся и многозначительно покачал «маузером». – Служба у меня, милая, возвращаться пора. По-хорошему и тебя надо бы с собой забрать, в каталажку, за дела твои темные, но… дам тебе шанс, Агафья.
– Это какой же?
– Снимешь порчу с деревни – оставляю в покое. Нет – отправлю по этапу. Выбирай.
– Поверил, значит, в родословную свою, – усмехнулась ведьма. – Правильно сделал.
– Сделал так, как считаю нужным. – Разумеется, я был смущен разговором, однако показывать этого Агафье не стал. – Что выбираешь?
– Насчет деревни?
– Да.
– Камень свой подари, тогда и поговорим.
– Вот это видала? – Я показал ведьме кукиш.
– И не только это видала. – Агафья вдруг рассмеялась, будто бы ворона закаркала, и взмахнула рукой, тоже как вороньим крылом.
Я не успел ничего сделать, даже шевельнуться. У меня были способности, но не знания, я не мог противостоять ведьме в бою и должен был умереть.
Но я был Хранителем.
И Чинтамани хранил меня.
Мой заветный кристалл выскользнул из кармана и взмыл под потолок, да там и завис, причем удивился этому не только я, но и Агафья. Она сделала два шага, протянула к камню обе руки, однако завладеть им не смогла – отшатнулась, словно наткнувшись на невидимую стену. Разочарованно взвыла, лихорадочно затряслась, принялась торопливо что-то нашептывать, наверное, заклинания, но Чинтамани стойко держал оборону.
А я стоял, как дурак, немного разочарованный тем, что никому нет до меня дела.
Тем временем кристалл вновь стал прозрачным, почти невидимым, но при этом – сверкающим странными, ослепительно- невидимыми вспышками.
Агафья тоже изменилась: черты лица заострились, нос вытянулся наподобие вороньего клюва, а ногти превратились в птичьи когти. И эти когтистые руки-лапы сумели-таки продырявить невидимую защиту Чинтамани.
Ведьме оставалось до камня два вершка, не более…
И в этот момент я понял, что должен делать. Отложил пистолет и вытащил из кармана золотой «Брегет» – фамильные часы, которые в нашей семье передавались от отца к сыну. Ведьме я не соврал – был сиротой и воспитывался в приюте, а часы получил на совершеннолетие, как будто кто-то следил за мной и приготовил подарок…
Впрочем, сейчас не об этом.
Я достал часы, с удивлением обнаружил, что вместо золота их покрывает серая муть, словно перекочевавшая на «луковицу» из вылечившегося кристалла, и с громким щелчком откинул крышку…
В избе снова произошли перемены. В ней сделалось светло, вернулся уют и порядок, а невидимая стенка вокруг Чинтамани стала видимой, засверкавшей, как солнце.
Агафья отдернула руки, обжегшись, сделала пару шагов назад и с ненавистью взглянула на меня:
– Ты… наврал мне! Ты знаешь о своем даре! Ты сделал так, что твой оберег впитал мои чары, но не стал после этого моим. Он передал все накопленное твоему второму талисману!
– Намекаешь, что часы теперь твои? – Я захлопнул крышку. – И думать забудь.
Я обогнул стол, подошел к Чинтамани и спокойно его забрал, словно Камень не висел непонятным образом в воздухе, да еще в
