Чустам поклонился мне. Выглядело это несколько… непривычно и довольно изысканно, даже в исполнении солдафона. Этакий полупоклон с раскачиванием. Пожалуй, Боярский с его подметанием пола шляпой рядом не стоял.
– Говори. – Я еще не до конца вышел из образа – приятно, черт возьми, когда перед тобой метут бородой пол.
Не понимаю Петра, пусть бы ходили, и дворец был бы чище…
– Могу просить, чтобы о том разговоре никто не знал?
– Просить можешь. Что, передумал?
Лиимуил исподлобья взглянул на меня.
– Пообещай, что не убьешь.
Похоже, мужика конкретно задела смерть его соратника по ремеслу.
– Не могу. Ты решаешь свою жизнь, не я. Хочешь жить – живи. Могу обещать, что если ты не предашь меня, то и я не предам тебя.
Тогда эта фраза мне показалась не смешной, но освобождающей меня от каких бы то ни было обязательств.
– Я могу остаться?
– Почему, если не секрет?
– Мне некуда идти.
– Спасибо за честность. Конечно, можешь.
Вот такой я великодушный либалзон. Сначала разрешил уйти, потом разрешил остаться, а подумал, что надо бы избавиться от сомневающихся. Если и не убрать, то хотя бы выгнать при удобном случае.
Приведение наших маскарадных костюмов в должный вид производилось одновременно. Идеала, конечно, не достигли – мой болтался на мне мешком, но более или менее приличный вид организовали.
Я был в зеленом камзоле и, разумеется, смешной шапочке. У Толикама шапочка была поинтересней, но тоже из области клоунады. А вот наша охрана блистала «чешуей», в смысле кольчугами – красавцы, даже Ларк казался воином. Клоп выудил из седельных своей лошади перстень и протянул мне:
– Поносить!
– Не знаю, Клоп, я не смогу расстаться… – когда перстень перешел ко мне в руки, ответил я.
– С пальцем оторву.
– Пятьдесят палок ему, – величественно указал я Чустаму на Клопа.
– Либалзон, ты бы перстень на средний палец надел, – посоветовал Толикам.
Я отчего-то решил, что надо на безымянный, – «оговорка» по Фрейду, наверное. Эх, Фрейдочку бы какую… Я даже жениться готов. Несмотря на сторонние мысли, я надел перстень как сказали. Хотя как перстень? Печатка.
– А что, это имеет значение?
– Либалзоны и лигранды носят на среднем, а балзоны и грандзоны на указательном. В чем смысл, не знаю.
Огарик. Парень ошарашенно трогал свои ставшие неимоверно короткими волосы. Наш цирюльник хотя бы привел его в должный вид, а то я уж сомневаться начал… Ну а что? Чуть ли не косы. Опус, тот раб, что взялся за стрижку, явно был мастером своего дела. Пока он приводил в порядок остальных, я заметил у него на пальцах водянистые нарывы – местные ножницы это, скажу я вам, чуть ли не садовые. И терпит ведь.
Снялись мы со стоянки, попрощавшись с клеймеными лошадьми (благо хоть седла были без знака), уже далеко за полдень, и, как оказалось, весьма вовремя. По дороге нас догнали два десятка воинов в деревянной броне.
– Горн, могу переговорить с тобой? – отозвал Толикама старший.
Хорошо, что вопрос был адресован не мне, я бы даже говорить не стал, сразу бы вынул клинок.
– Разумеется, – спокойно ответил мой горн, останавливая лошадь.
Мы останавливаться не стали, лишь слегка снизили темп. Сердце билось в пятках, уверен, что не только у меня, так как ребята, догнавшие нас, выглядели серьезно. Жизнь, конечно, не пролетела перед глазами, но рука на эфес легла автоматически.
– Спросили, не видели ли мы банду разбойников, – нервно произнес Толикам, когда нагнал нас минут через десять. – Нашли рядом стоянку.
– А ты что?
– Сказал, что если бы видели, то обязательно поработили бы.
– Не слишком ретиво?
– Ты просто знать плохо знаешь.
