Дикая тварь

88

Клиника Мейо – крупный частный медицинский центр в Рочестере, штат Миннесота, в 120 км к югу от Миннеаполиса. (Прим. перев.)

89

Если вам вдруг почему-то захотелось узнать об этом побольше, см. “Бей в точку” т.н. “Джоша Бейзела”: Beat The Reaper. Little, Brown, 2009. [Русский перевод Сергея Таска, М.: Иностранка, 2009. – А. К.]

90

Вообще-то, если вам хочется верить, что в озере Уайт и впрямь было чудовище – и, черт возьми, может, что мы с Вайолет поймали его, посадили в клетку и отвезли в Нью-Йорк и там оно забралось на небоскреб “Крайслер”, а бипланов-то уже нет, – то можете перелистать до страницы [35 глава]. Ни один суд в мире вас за это не осудит.

91

Я думаю, дело вот в чем: те акулы, которых я ненавижу и боюсь, – это акулы, с которыми я имел дело несколько лет назад вместе с Магдалиной Нимеровер. Я храню их в памяти точно так же, как Магдалину, и никакая настоящая тупорылая акула с ними не сравнится.

92

Мотивы Реджи, о которых меня потом много раз спрашивали в различных обстоятельствах и которые я имел возможность обсудить с самим Реджи, – совсем другое дело. Если кому-то интересно мое мнение, я не вижу в них ничего особенно предосудительного.

Реджи хотел переехать в Камбоджу, жить на пляже и, может быть, даже взять с собой Дэла и Мигеля. Но, скорее всего, он смог бы сделать это и на те деньги, что в итоге потратил на авантюру с чудовищем, – эту сумму он накопил заранее, без учета судебных издержек. (Никто не может накопить сумму с учетом судебных издержек. Такой суммы просто не существует.) Я поверил ему, когда он рассказал мне на крыльце, что хочет довести авантюру до конца в память Криса-младшего и считает, что при этом ему, возможно, удастся выяснить, как погибла Отем Семмел.

Что же касается его преступного легкомыслия и пренебрежения потенциальными последствиями его действий, поставивших под угрозу жизни людей – что он должен был предвидеть, – мне это свойство его натуры представляется чем-то большим, нежели простым следствием жадности. Я не психиатр, но в Реджи Трегере я вижу человека, подверженного – очевидно, еще с Вьетнамской войны – столь сильным ощущениям шока, горечи и нереальности происходящего, что возможные следствия его поступков – и положительные, и отрицательные для него и для других – казались ему почти ничего не значащими. Вряд ли в его действиях был злой умысел. Думаю, он просто привык к опасности в молодости и остался таким на всю жизнь.