– Я не чую, кости мои по ней плачут. Сколько живу, никто не живет. Всех уже проводила, кто со мной жить начинал, и тех, кто родился, когда сама уже давно жила, – и тех тоже. А верно ли говорят, – продолжала она, не зная, что кто-то есть еще в доме, – что у вас после смерти есть вышнее пастбище, иная, заветная земля? Неужто мы с тобой не увидимся там, золотое мое дитя? Знаешь же, как шелковой нитью я к тебе привязана.
– Знаю, старая. Не говори. Спи.
– Те, видно, доля наша такова. Разного мы с тобой племени. Меня в ином месте предки ждут. Спустят меня в каменной лодке к ним в подземный мир. По колодцу, как великаны говорили. Колодцы ведут в места, где живут счастливые души. Там тоже горы, тоже леса. Так великаны говорили… Они хозяева тех мест. Под солнцем дома свои держат, а там сами. «А кто будет охранять наши дома, пока внизу мы живем?» – великаны говорили. А предки отвечали: мы будем, если потом всех нас, и наших детей, и детей их детей, и так без счета в те земли пустите. «Храните же, – великаны сказали. А потом делайте каменную лодку и под землю спускайте…
Она говорила тихо, как бы сама с собой, и Алатай уже плохо понимал, о чем она, как вдруг Кадын ее перебила:
– Подожди, старая. Скажи-ка: а великанов тех не Чу называют?
Мамушка зашевелилась под шкурами.
– Шеш, молчи! Пеплом рот набей. Кто ж имя их вспоминает? Вот разверзнется земля, и здесь они будут! Одно спасает тебя – не наших ты кровей.
– Не злись, старая. – Кадын подошла к ее ложу и взяла сухую ладошку. – Ты лучше расскажи. Ваши люди их дома берегут? А за это они их к себе под землю берут?
– Ты слышала все, дай отдохнуть старой, – захныкала та. – К себе берут за то, что дома их стеречь обещали и никому подходить к домам не даем. За это нас к себе берут.
– А что-то еще они просили от вас?
– Те, измучила! Им много не надо: чтобы жили на этом месте и за домами смотрели.
– Знаешь ли ты, мамушка, что ты старейшая из своих людей? Сколько я с ними ни говорила, никто не знал о домах великанов того, что ты знаешь. И объяснить мне не могли.
– Забывать люди стали. Как вы на землю эту пришли, так мы за вами живем, себя не помним и как будто все, чем мы здесь были, к вам переходит. Вы нами становитесь, а мы исчезаем.
– Да, старая, верно: мы становимся вами. Как вы их хранили, нынче нас своей охраной поставить хотят. А я-то не понимала. Как слепая ходила, и никто мне не мог подсказать. Во все стороны стреляла, да все мимо. Не там искала врагов. – Она поднялась и подошла к ним с Эвмеем, будто вспомнив о чем-то. – Воины, сейчас идите. Завтра будьте здесь до света. Поедем вместе с сухую степь, где мой брат под каменной насыпью лежит.
В стане у подножия холма еще держалась влажная рассветная хмарь, когда Алатай с Эвмеем подъезжали к царскому дому. У коновязи стоял новый конь, уже взнузданный и готовый к дороге. Солнце заливало холм и царский дом, резко выхватывало каждого зверька на крыше-шапке.
У порога стояла старая мамушка. Кланялась в сторону восходящего солнца и гладила седые косы. Она была умыта и причесана, одета как в дорогу. Ноги, давно отвыкшие ходить, не держали ее, и Кадын помогала ей стоять, легкой как травинка. На солнце она казалась прозрачной. Увидев подъехавших воинов, Кадын кивнула служанке, стоящей у двери, передала ей старуху, а потом поцеловала ее в ссохшиеся впалые губы.
– Легкого ветра, старая.
И пошла к коновязи, вскочила на коня. Втроем они направились в сухую степь.
Ехать пришлось долго, остановок не делали. Алатаю не доводилось еще бывать в тех местах, и он с любопытством глядел на степь, когда открылась она с перевала, – почти круглая, будто блюдо меж гор. Белая цепь ледников – во весь окоем – лежала на юге, на севере – таежные лесистые горы и перевал к стану торговцев. Мутная река разделяла степь надвое. На одном берегу жили темные, на другом – Чу: цепь каменных домов протянулась вдоль берега.
Кадын кивнула на тень от столба у тропы: скоро сгустятся сумерки. Они припустили к реке. Темные указали брод, и с молчаливым любопытством проводили глазами, как три всадника отправились к вечеру на запретный берег.
На той стороне высились не только насыпи: три в ряд стояли одинокие невысокие и кряжистые скалы, точно гнилые зубы. Кадын остановила коней возле одного из курганов, посмотрела на серые камни и отправилась к темно-зеленой скале. Стреножив коней, вскарабкались они наверх и огляделись. Оттуда было видно всю степь, цепочка курганов лежала прямо под ногами.
Надо было торопиться, солнце уже ныряло за горы. Кадын велела набрать хвороста и принести воды от речки, которая
